Урок 19 РОМАН О «ВЕКЕ МИНУВШЕМ»

Урок 19 РОМАН О «ВЕКЕ МИНУВШЕМ»

Цели урока: подвести учащихся к тому, что роман Пушкина «Капитанская дочка» не только исторический роман, а семейно-бытовой, тема и сюжет которого – становление юного характера, злоключения юноши, вырвавшегося из родительского гнезда на волю вольную, его первые испытания и обретения себя, своего «я»; показать, как с пушкинским Гриневым вошло в русскую словесность, да и в сам наш менталитет, упование на совестливость, милосердие и честь; работать над овладением психологической лексикой со значением рефлексии, внутреннего противоборства человеческого «я» и ее использование в оценочном читательском высказывании, уточнить литературоведческую терминологию, в том числе фразеологическую, со значением «эпиграф» и его роль в произведении; учить использовать оценочно-полемические высказывания, включая модальные формы речи.

Ход урока

I. Организационный момент.

II. Изучение новой темы.

1. Слово учителя.

Утвердилось мнение, что «Капитанская дочка» – исторический роман, роман о «веке минувшем», но... Обратимся к первым страницам этого уникального произведения: «Отец мой, Андрей Петрович Гринев, в молодости своей служил при графе Минихе...» (Чтение первых страниц романа.)

Что же такое пушкинская «Капитанская дочка» с первых ее страниц? Да, воспоминания Петруши Гринева. Его непринужденный, бесхитростный рассказ словно обращен к нам. Уже первые два абзаца – подробности, «мелочи» быта, начиная с отставки отца, причем с уточнением: «премьер-майор» и год, когда он оставил службу «при графе Минихе», и кончая рождением Петруши и детством его под опекой Савельича. Зачем эти «мелочи»? вероятно, Петруше дорога каждая подробность детства. И еще одна очень любопытная особенность нашего разговора о Гриневе: мы то и дело называем его... Петрушей. Корректно ли это, нет ли здесь какой-то фамильярности, развязности (незнакомого человека называем его домашним именем)? Да в этом «виноват» он сам, точнее, обычаи семьи Гриневых, и фразы, сразу же западающие в память, согреты особенной теплотой семейных отношений:

«– Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше? – да вот пошел семнадцатый годок, – отвечала матушка. – Петруша родился в той самый год...» И нам неловко называть Гринева по имени и отчеству: так и хочется по-домашнему, по-свойски: Петруша! Мы запросто входим в дом Гринева, в его детство, в круг его близких: пушкинский герой словно бы становится нашим приятелем. Все, о чем рассказывает Петруша (и он убежден в этом), интересно и нам, и подробности, которыми так насыщена одна лишь пушкинская страница, создают ощущение разговора с читателем.

Пушкин выступает в романе в роли необычного автора: он сумел так перевоплотиться в героя-рассказчика, что мы готовы были принять Гринева за автора или автора отождествить с Гриневым. Как вы считаете, зачем эта сложность Пушкину?

Попытайтесь сопоставить «Капитанскую дочку» с другим пушкинским произведением – «Дубровским». В «Дубровском» тоже повествует автор, но герои этого произведения – это «третьи» лица, «они»; даже Андрей Гаврилович и Владимир Дубровские, столь близкие автору, не стали рассказчиками. А вот Гринев удостоился этой чести! Почему? Да потому, что он, безу-словно, особенно близок автору, и «я» Гринева, его взгляд на мир и его слог, его манера изъясняться и рождают пушкинские страницы в «Капитанской дочке». И понятно, это делает Гринева куда ближе читателю, чем Дубровского.

2. Беседа «Автор и герой в романе Пушкина».

И все-таки еще раз об авторе. Удивил ли он вас после «Дубровского» и «Повестей Белкина»?

Вернемся еще раз к первой странице: разве не изумляет ее емкость? Ведь перед нами в считанных фразах – быт и нравы XVIII века: чего стоит уже запомнившаяся подробность зачисления в гвардию, причем сержантом, еще до рождения, но... «по милости майора гвардии князя Б.». стало быть, не всем так повезло, как Петруше. И еще, со стариком Гриневым мы, пожалуй, больше не встретимся. Но останется ли он в памяти (ведь ему посвящены всего несколько фраз на первых же страницах!)?

Вот оно, искусство пушкинского лаконизма! Так отобрать подробности быта и характера, чтобы в нескольких фразах сполна, исчерпывающе и незабываемо запечатлелся даже третьестепенный герой (чего стоит, например, Придворный календарь, вероятно, единственное чтение старика Гринева, и его незабываемая «солдатская» фраза: «...пусть послужит в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон». И это несмотря на влиятельность майора князя Б., под началом которого вполне мог бы служить Петруша).

Но почему эта фраза старика Гринева столь впечатляюща?

– Вот вам попутно и пушкинское мастерство прямой речи: усадебный житель, Андрей Петрович и изъясняется отнюдь не светски: народная фразеология (потянет лямку, понюхает пороху) с повторяющимся энергичным союзом «да» – не так ли выразился бы старый солдат, герой лермонтовского «Бородино»? Вот приметы простонародной речи старика Гринева!

А язык романа Пушкина? Вновь хочется сопоставлений с «Дубровским». Помните: «Таковы благородные увеселения русского барина!» В «Капитанской дочке» ни малейшей жесткости, обличительности вплоть до сарказма.

Почему столь различны у Пушкина и деревня, и само повествование о ней, его стилистика? Да потому, что в «Дубровском» – голос автора, его вызов «барству дикому» и сострадание «рабству тощему», а в «Капитанской дочке» – воспоминание Гринева, которому в детстве, в родных пенатах все мило. И тем не менее позади жизнь.

Можно было бы и строже взглянуть на мир и дать волю досаде, иронии, а может быть, и негодованию. Но этого не произошло! Объясните эту «странность» нового пушкинского произведения, его непохожесть на прежние.

Еще раз вслушайтесь в наивно-простодушные фразы: «Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве...» Об этом-то, казалось бы, можно было и не упоминать. В чем же дело?

Да, события печальные, смерть близких, которых Петруша, вероятно, не успел узнать, оставили глубокий след в его сердце. А дальше, меняется ли интонация его воспоминаний? Давайте проследим по тексту: «Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию, чтобы стать учителем, не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности...»

А вспомните «урок географии», во время коего «Бопре спал на кровати сном невинности», а ученик его «прилаживал мочальный хвост к мысу Доброй Надежды», и другие фрагменты, показавшиеся насмешкой над незадачливыми учителями Петруши, среди которых, между прочим, и Савельич, «за трезвое поведение пожалованный ему в дядьки».

Вслушайтесь, какая ровная и вместе с тем исполненная потаенного чувства фраза о Бопре, и еще более великодушная о Савельиче: «Под его надзором на 12-м году выучился я русской грамоте...» Но куда существеннее, даже в рассказе о Бопре, что «мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал». Так Гринев по воле автора примиряется со своим непутевым учителем и примиряет с ним нас.

– А как вы понимаете фразу: «Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет»?

Гринев – мальчишка такой же, как все. Хоть он и барин, но играет «в чехарду с дворовыми мальчишками». А почему бы и нет? Детство не знает ни взрослой серьезности, ни сословных различий. Что же касается слова «недоросль», которое могло смутить вас, поясняю: во времена не только Гринева, но и Пушкина, оно означало всего-навсего дитя, не достигшее совершеннолетия. Так что Петруша на пушкинских страницах таков, каким он создан природой, – обыкновенный мальчишка, не лучше и не хуже других, которому «минуло ... шестнадцать лет».

И вот магическая фраза, вспомните ее: «Тут судьба моя переменилась». В чем тайна этой фразы, в которой, казалось бы, нет ничего особенного?

Да, именно в том, что нет в ней «ничего особенного», кроме... простоты, обыденности и вместе с тем – динамичности в самой ее краткости и в разговорном, мимоходом брошенном «тут» (сравните с синонимичным «вдруг»), и наконец, в предельно емком, энергичном глаголе, характерно пушкинским: , а ведь можно было бы сказать...

– Предложите возможный вариант. (Учащиеся предлагают.)

– Да, вполне:  Но у Пушкина глагол с экспрессивной приставкой – завязка судьбы Гринева и всего сюжета «Капитанской дочки».

Именно поэтому прервать чтение не получится: хочется читать дальше!

– И последний на сегодня вопрос: как же быть с жанром «Капитанской дочки»? кто-то настаивает, что это повесть. Но достаточно ли повести, чтобы вместить «судьбу» героя с младенчества и до зрелых лет (а иначе – с чего бы Гринев затеял воспоминания, начиная их со своей родословной)?

Нет, «Капитанская дочка» все-таки не повесть, а куда более объемное произведение – роман!

III. Подведение итогов урока.

Заключительное слово учителя.

Надеюсь, вы обратили внимание на особенность нашего урока: как «объемно» мы разбирали всего-то одну пушкинскую страницу! Как коротко у Пушкина, и как много – у нас!

Искусство Пушкина, его мастерство и заключается в том, чтобы в нескольких абзацах, а подчас в одной фразе, даже в единичном слове запечатлеть столь много, что нам, проникая в художественный образ, в мысль автора, приходится долго и подробно говорить о том, что он высказал предельно лаконично. Эта лаконичность и есть художественность. «У Пушкина в каждом слове – бездна пространства», – проницательно заметил Н. В. Гоголь. Читать и означает погружаться в это «пространство» художественного образа, в его «бесконечность», складывающуюся подчас из обычных, непримечательных слов, преображенных контекстом художественного творения, заметить и почувствовать каждую малость словесного ряда.

Домашнее задание: высказать свое мнение о романе «Капитанская дочка»; воссоздать одну из его страниц, используя оценочную лексику со значением стилистического своеобразия пушкинского романа (запись на доске: Я сразу же был захвачен... доверился простодушию и живости повествования, его мягкой, незлобивой иронии... Поверил... Мне полюбились... Домашний будничный диалог... Милая наивность Петруши подкупила меня... Неожиданный перелом в повествовании... Тревожные предчувствия... Простота и ясность пушкинского языка... Динамичность фразы... емкость и выразительность глагола...).