ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

К нашему читателю!

История русской литературы XX века, о которой мы рас­сказывали, начиная с советского времени,— это история писателей выдающихся, вошедших или на наших глазах входящих в мировую литературу. Сбывается предсказание Маяковского, обращенное к Пушкину:

После смерти  нам  стоять почти что рядом

Конечно, поэт имел в виду не библиотечное алфавитное соседство, а перекличку во времени, духовное родство в масштабах большой культуры.В творчестве и судьбах М. Горького, В. Маяковского, М. Булга­кова, О. Мандельштама, Ю. Казакова, В. Набокова и других наших писателей отразились не только художественные искания и открытия, завещанные русской классикой, но прежде всего трагедийная, катастрофическая история XX века, в основном «советского века».Оглянемся на наше не очень далекое прошлое, представим его себе как бы изнутри — глазами и разумом его современников.А. Радищев называет свой XVIII век «столетье безумно и мудро», Пушкин считает XIX век «веком торгаша», а «не царством разума», обещанным просветителями. Но, пожалуй, ни в какое сравнение не идет с этими инвективами (обличениями) образ Мандельштама: «Мне на плечи бросается век-вожодав» — крас­ный, советский век. А в другом стихотворении сказано более конкретно и страшно: «Мы живем, под собою не чуя страны, / Наши речи за десять шагов не слышны».

Можно без преувеличения сказать, что с этим ощущением страха и обреченности жили и работали многие советские писатели вплоть до физической кончины Сталина (1953) и официального развенчания его культа в 1956 году, собственно, вплоть до хрущевской «оттепели» конца 50-х — начала 60 годов. За это время, несмотря на засилье литературы соцреализма, вопре­ки лагерной закрепощенной реальности, воспевающей наше триум­фальное шествие к «сияющим (по уточнению А. Зиновьева — «зияющим») вершинам», под линная русская литература, прошед­шая через пытки, расстрелы, лагеря и ссылки, не уставала верить и внушать веру в неминуемое торжество гуманизма, предска­занное в «Вакхической песне» Пушкина — «Да здравствует разум, да здравствует солнце, да скроется тьма!»Да, мы не пытались (да и к чему!) скрывать как жертвенные, трагические писательские судьбы, так и компромиссные, по- своему драматичные отношения писателей с советской партийной властью. Сегодня важно не столько оправдать, сколько понять, что даже и в случае компромисса, как правило, вынужденного, большинство наших писателей, от Горького и Пастернака до Окуджавы и Аксенова, стремились говорить о советской дейст­вительности в свете общечеловеческих ценностей. Быть может, эта медиация (А. Жолковский), т. е. художническое посред­ничество, приспособление к всеобщим законам нравственности и добра, помогала следовать заветам русской классики, а с другой стороны, создавать произведения, достойные широкого челове­ческого интереса.Поэтому, друзья, не будем забывать о том, что перед нами прошла и, надеемся, запала в вашу память самая трагическая — советская — эпоха в истории русской литературы. Низкий поклон всем нашим большим и малым писателям, в чьем творчестве человечность превозмогла идеологический конформизм, т. е. соглашательство с властью!Быть может, действительно уже пришла пора «отдавать долги», как писала не так давно российская поэтесса Наталья Рябинина, которая предлагала «на российской земле... поставить памятник Неизвестному поэту с лавровым нимбом из вечной бронзы и негаснущим огнем вдохновения» («Литературное обозрение», 1995, № 2).

В середине 80 годов, наконец, наступила уже не осторожно­обманчивая «оттепель», а размораживание, очищение от идео­логического, всегд а, по словам А. Ахматовой, «крепчавшего мараз­ма», нашей общественной, а значит и литературной жизни. Рухну­ли вместе с партией ее запреты, открылись спецхраны, явились на свет похороненные в столах или чекистских сейфах никогда, по Булгакову, «негорящие рукописи», писательские имена, заслужившие не только покоя, но и света...