ЛИТЕРАТУРНЫЙ АНДЕГРАУНД

Первой постмодернистской книгой в СССР принято считать произведение андеграунда, подпольной, в лагере созданной, литературы, роман «Прогулки с Пушкиным» Абрама Терца. Этот роман-эссе был написан в конце 60-х и впервые опубликован в Лондоне в 1975 году. Одна из политических задач книги - разоб­лачение культа личности как явления советской действитель­ности в целом, и культуры в частности. Конкретным объектом развенчания становится культ личности Пушкина, из которого сделали идола для поклонения в литературе сталинской эпохи. Отнюдь не «викторианская» биография поэта, а биография, пред­ставленная в жанре анекдота, где Пушкин выступает в роли оте­чественного Чарли Чаплина, делает его по-настоящему народным поэтом, очеловечивает его образ. Интерпретация Пушкина — легкомысленного, влюбчивого, ленивого, суеверного, одним словом «живого», нормального, обычного человека — стала рево­люцией в советской культуре, канонизирующей русских класси­ков. Книга написана в игровом ключе, дающем почувствовать переплетение текучих смыслов многоликой истины, что должно активизировать сотворческий импульс читателя. Преднамеренно допускаемые противоречия, неточности и даже грубые факти­ческие ошибки (типа «Еще Ломоносов настаивал: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!») призваны задеть читателя за живое, вовлечь в спор или игру-сотворчество.

Андрей Синявский, пишущий под псевдонимом Абрам Терц, выбирает себе эту авторскую маску, испытывая потребность в раскрепощении, выходе за границы догматизированного совет­ского образа автора. Уже сам выбор псевдонима демонстрирует позицию вызова: Абрам Терц — персонаж блатной песни. Тем самым Синявский намекает на свою преступность в глазах влас­тей. Постмодернистское «двойное письмо» этого текста сочетает в себе два языка культуры — язык художественной литературы и язык литературоведческой науки. В качестве литературоведа Абрам Терц тоже еретик, пародийный выразитель стереотипов массового сознания — ходульных, полуанекдотических представ­лений читателей-обывателей о Пушкине («Пушкин, здоровый лоб!»). Так заявляет о себе послеотгепельная тенденция к раскре­пощению литературного творчества, и шире — самого сознания.

«Чистое», неидеологизированное искусство было крамоль­ным понятием в советской культуре. Поэтому писатель так нас­тойчиво поэтизирует Пушкина — свободного человека, свобод­ного художника, прокладывающего дорогу к обретению русской литературой духовной автономии, независимости не только от государства, но и от любых требований подчинения эстетического внеэстетическому. Новое неидеологизированное письмо харак­терно и для поэзии андеграунда, у которой тоже не было шансов быть напечатанной. Если искать общую художественную идею, объединяющую этих художников, поверх стилевых различий, то ее можно обозначить как идею культуры. Ключевые слова под­польной поэзии 70—80 годов: «культура», «миф», «обычай», «реф­лексия», «многозначность». Принципиальная новизна в том, что поэзия обогащается как бы вторым, рефлективным слоем вос­приятия. Так, в поэзии концептуализма (Дмитрия Пригова, Льва Рубинштейна, Всеволода Некрасова, Михаила Сухотина, Тимура Кибирова) образный эффект достигается искусственным и подчеркнуто ироническим нагнетанием культурных знаков: цитат, ассоциаций, аллюзий и т.д.

В другом стилевом течении 70—80 годов, метареализме (Иван Жданов, Михаил Синельников, Марина Кудимова, Елена Шварц, Ольга Седакова) культура раскрывается не в стереотипах, а в архе­типах. В стихотворении Ивана Жданова «Портрет» ребенок, как Бог-громовержец, играет погремушкой. Упоминаются мифоло­гические имена и сюжеты — младенец Зевс, его отец Кронос — «седая бездна», «всемогущее время». У Михаила Синельникова в качестве мифа, прошлого в книге «Облака и птицы» выступает Восток (Монголия, Казахстан, Грузия), у Марины Кудимо­вой — это Древняя Русь, у Елены Шварц — Древний Рим, у Ольги Седаковой — мир ранней европейской классики.А для поэтов-феноменалистов культура — вообще един­ственная естественная среда обитания. Внутри одной и той же культурной ситуации концептуализм и метареализм выполняют две необходимые и дополняющие друг друга задачи: отслаивают от слов привычные, ложные, устояв­шиеся значения. Если словесная ткань концептуализма неряш­лива, художественно неполноценна, «раздергана в клочья», поскольку одна из задач этого направления — показать обвет­шалость советского словаря, то метареализм создает высокий и целостный стиль. Материалом для его творчества служит при­рода, история, высокая культура, искусство разных эпох. Кон­цептуализм, напротив, показывает мнимость всяких ценностных обозначений, поэтому своими темами он демонстративно приоб­щен к сегодняшнему, преходящему, к социалистическому быту, к массовому сознанию, низким, вульгарным формам культуры.

Метареализм и концептуализм — не замкнутые группы, а полюса, стилевые пределы, между которыми и до сих пор движется соврходных ступеней, сколько существует новых поэтических индивидуальостей. Где-то посередине этой шкалы находится творчество тех поэтов, которые, подобно А. Парщи- кову, А. Королеву, И. Кутику, стремятся максимально сократить дистанцию между высоким и низким, обыденным и торжест­венным. Концептуализм и метареализм это еще «низовой», зача­точный пласт асоциальной эстетизированной литературы. Наибо­лее проработанная, совершенная, итоговая ее форма — феноме­нализм. Это поэзия и проза, очищенная не только от социально- морально-религиозных заданий, но и от концептуального паро­дирования, импульса к разрушению. В главную добродетель художника возводится сверхчувствительность: т.е. все то, что возвращает эстетику к самой себе как к дисциплине чувствен­ности (прямое значение слова «эстетика»). Феноменализм, поэти­ка чистого присутствия вещи, развит и в прозе Саши Соколова, Сергея Юрьенена. Феноменализм развертывается как бы в сред­ней зоне между мифом и пародией, между метафизической серьезностью и языковым озорством. В литературе русского зарубежья эта эстетическая середина представлена более пол­новесно, чем в России, где она оттесняется крайностями мета­реализма и концептуализма, мистических поисков и ниги­листического гротеска. Эмиграция вообще, и внешняя, и внут­ренняя, способствует представлению предметов как феноменов, содержательная, социальная природа которых размыта «подер­нута мглой, как покинутая родина». Провозвестником такого «чувственного письма» стал В. Набоков. А завершителем этого литературного течения, его мажорной точкой можно считать творчество Иосифа Бродского, которого уже при жизни называли гениальным поэтом.