ОЛЖАС ОМАРОВИЧ СУЛЕЙМЕНОВ (р. 1936)

Пусть не удивляет вас, что в учебнике русской литературы появляется глава о творчестве Олжаса Сулейменова. Его поэзия — как раз самый яркий пример интернационального характера большой литературы и русской литературы XX века в частности. В самых разных концах мира писатели, независимо от своих политических убеждений и этнической принадлежности, слушают друг друга, сближаются по своим творческим принци­пам, переходят на язык другого народа, оставаясь неповторимо национальными. Критики до сих пор спорят о том, к какой на­циональной литературе относить творчество таких художников слова. Но сама жизнь и литература все чаще убеждают нас в том, что творчество так называемых русскоязычных писателей быв­шего СССР — это естественное родство и взаимодействие двух культур, когда национальное содержание не просто выражается на другом языке, но образует художественный сплав—русско- казахский у Сулейменова, русско-киргизский у Чингиза Айтма­това, русско-абхазский у Фазиля Искандера, русско-белорус­ский у Василя Быкова... В том-то и необычность и в то же время характерность этого явления, что подобные писатели, по справедливой мысли польского литературоведа Анджея Дравича, сохраняют «двойное культурное гражданство... При этом двойная принадлежность ставит исходную культуру в привилегированное положение, и это тоже небесполезно». Тем более, что русский язык стал у нас языком межнационального общения. Да, порой этот язык насаждался насильственно, но, несмотря на это, за счет общей исторической участи разных народов, он стал вторым родным языком для многих национальностей СССР, языком настоящей, а не показной дружбы.

«По карте, предначертанной историей». Олжас Омарович Сулейменов родился в Алма-Ате в семье военного. После школы избрал для себя трудную и романтическую профессию — посту­пил на геологический факультет Казахского университета. Сту­дентом много ездил по Казахстану, написал дипломную работу по разведке нефти, имевшую серьезное практическое значение, и с дипломом геолога, казалось бы, неожиданно ушел в литера­туру. Случай нечастый, но в общем характерный: А. Чехов и М. Булгаков по образованию были медиками, Г. Мусрепов и Ч. Айтматов закончили сельскохозяйственный институт. Худо­жественное призвание, вероятно, побеждает потому, что пол­ностью захватывает человека, делает его голосом и совестью народа. Сулейменов не ошибся в первоначальном выборе про­фессии. Геология, как ни странно на первый взгляд, была сродни его поэтическому таланту. Поиск земных богатств так же труден и необходим, как и поэтическое проникновение вглубь казахской истории и культуры. Олжас Сулейменов не просто замечатель­ный лирик, он поэт-историк, филолог и этнограф. Для него человеческое слово — «выдох вечности», а долг художника — через слово и в слове оживлять правду истории, потому что «история и истина не одно и то же». Вот как почти по-геологи­чески сказано об этом в его стихах:

По азимуту кочевых родов,

По карте, предначертанной историей,

По серым венам

древних городов я протекаю бурой каплей донора.

Здесь долг я понял

глянуть на года,

возвысить степь, не унижая горы...

(«Разлив»)

Первые стихи Сулейменова появились в печати в 1958 году. Одаренного двуязычного юношу принимают в Литературный институт им. М. Горького — на переводческое отделение. В1959 году «Литературная газета» печатает подборку его стихов с доб­рым напутствием известного русского поэта Леонида Мартынова. Широкая известность приходит к Олжасу в 1961 году, когда отдельным изданием выходит его поэма «Земля, поклонись Че­ловеку!», посвященная полету первого космонавта в мире Юрия Гагарина.

Интенсивность, с какой работает в те годы поэт,— порази­тельна, почти каждый год он выпускает по книге стихов: «Аргама­ки» (1961), «Солнечные ночи» (1962), «Ночь-парижанка» (1963), «Доброе время восходов» (1964), «Год обезьяны» (1967), «Глиня- ная книга (1969), сборник стихов и прозы «Над белыми реками» (1970)... Слава, премии (Комсомола и Государственная КазССР), зарубежные поездки лавиной обрушиваются на поэта, книги его раскупаются мгновенно. Он часто, вместе с московскими поэтами Е. Евтушенко, А. Вознесенским, Б. Ахмадулиной, читает свои стихи с эстрады. Голос и внешность его неподражаемы, стихи пронизаны яростными интонациями Махамбета, сарказмом Маяковского, но, несмотря на это, и они—неподражаемо олжа- совские: дерзкие, горячие и затаенно-нежные. Лучшие из них чи­тают и слушают, как откровение, потому что питались они недол­гой эпохой первой гласности (1957—1960), надеждами на коренные перемены в нашем обществе, которые обещал XX съезд партии и которые снова были похоронены в годы брежневского застоя.

«Земля, поклонись Человеку!». Больше сорока лет отделяют нас оттого гагаринского года и дня, когда космос впервые поко­рился человеку. Теперь человек побывал уже на Луне, косми­ческие полеты стали привычным делом. Но поэма Сулейменова с удивительной свежестью передает тот праздничный восторг, который охватил не только советских людей, но и весь мир. Название поэмы вошло в историю, оно написано на памятнике, установленном на месте гибели Юрия Гагарина. В своем худо­жественном слове Сулейменов запечатлел и как бы навсегда оста­новил великое историческое мгновение, тем более волнующее, что именно его родина—Казахстан—стала первой космической гаванью нашей страны.

Вся поэма—до предела взволнованный лирический монолог- размышление об истории и современности, о величии усилий всего человечества подняться в небо, к таинственным звездам. Для поэта «путь земной», вся тысячелетняя история—это «про­должение пути сегодняшних ярких звезд». Он просвечивает современность «рентгеном исторических аналогий и соответст­вий». С полетом Гагарина кончился долгий первый век человечес­кой истории и начинается второй Великий Век. Это не только космическая эра, когда люди победили земное тяготение, это время подведения итогов, великих и трагических. Будет ли снова Земля «братской могилой»? Преодолеем ли мы «земные тяжбы»? Поэт обращается к людям всей Земли с призывом жить мудрее, забыть национальные распри и вражду, потому что жизнь всегда прекрасна, как прекрасна сама наша планета, похожая на человеческое сердце:

Это долгий стремительный путь,

Эта жизнь, молодая, горячая—

Наша!

Я прошу: Человечество, не забудь,

Что ты стало сегодня Значительно старше.

Мир,

Земля,

Шар земной—

Сочетание слов,

Сочетанье народов,

Мечей И судеб,

Сколько твердых копыт Над тобой пронеслось!

Все пустыни твои

Нас, безжалостных, судят. <...>

Мы сами

себя для жизни растили,

Мы ведь тоже верим, что:

Нет Востока,

И Запада нет,

Нет у неба конца.

Нет Востока,

И Запада нет,

Два сына есть у отца,

Нет Востока,

И Запада нет,

Есть

Восход и закат,

Есть большое слово —

Земля!

Космический подвиг Гагарина — это победа человеческого разума, братства, стремления к миру, это, наконец, счастливая гордость за свой народ, ведь именно он дал миру Гагарина, именно ему предстоят в будущем великие свершения, ему своим подвигом обязан и сам Гагарин.

Обычно, воспевая родину, любовь к ней, поэты призывали к поклонению родной земле. Поэтический масштаб Сулейменова шире и необычнее: да, родина, родная земля — всегда свята для каждого из нас, но не надо забывать о нашей общей космической родине — планете Земля, о нашей принадлежности к единому роду — Человечеству. И если этот единый всемирный Человек, подобно Гагарину, преодолевшему земное притяжение, преодо­леет «земные тяжбы», то должно случится невероятное — Земля поклонится Человеку. Как поклонилась она, т.е. все ее народы,— Гагарину, проложившему путь к звездам.

Лирика. «Кочую по черно-белому свету»,—писал о себе поэт в 60 годах. Каждое такое «кочевье» оставляло след в его поэзии, наполняло ее живым дыханием эпохи. В лирических сборниках Сулейменова открывается пестрый разноголосый и трагический современный мир. Разные страны и континенты, их история и культура, боли и радости — все волнует казахского поэта, заставляет страстно размышлять о судьбах народов и всей нашей планеты. С самым ласковым казахским словом обращается он к ней, признаваясь в тревожной сыновней любви:

Кружись, айналайн, Земля моя!

Как никто,

Я сегодня тебя понимаю, все болезни твои

на себя принимаю, я кочую, кружусь по дорогам

твоим...

(«Айналайн»)

Поэт должен быть гражданином всего мира, потому что именно через его сердце проходит, говоря словами немецкого поэта Генриха Гейне, «трещина мира» — страдания и надежды всего человечества.

Лирика Сулейменова не просто исповедь души, а диалог со своей эпохой, призыв к миру, борьба за справедливость и свободу, за духовное раскрепощение личности: «Если ты человек, сотвори себе имя, и, быть может, оно станет символом племени...» («Мать»). Потому и само искусство, поэзия для него — «способ выражения отчаянной надежды Возрождения» («Реплика нехристя И-Бо, идеалиста»).

Будучи казахом, поэтически восстанавливающим богатую и трудную историю своего народа, Сулейменов всякий раз напо­минает нам о том, что мир неделим на черных и белых людей, на русских и казахов, если людей объединяет одно дело, высокие идеалы добра и гуманизма.

В стихотворении «Одна война закончилась другой» он рас­сказывает о распространенной во многих странах, и в Казахстане тоже, традиции хоронить погибших героев обязательно в родной земле. Во время войны смертью храбрых пал дядя Олжаса, брат его отца. Дед решил отыскать могилу сына и привезти его прах на родину, потому что «не разрешал сынам своим лежать в чужой земле» И вот, проехав полстраны с голодным внуком, он нашел то, что искал. «Дед помолился, пожевал, напевая, А я глазел на глиняную землю, Она была, земля, почти такою, как наша, только русской землею. Дед уже, было, взялся за лопату, но одна из женщин, жителей деревни, наблюдавших за ним, сказала: «Разве можно... Здесь восемнадцать человек лежат». И дед ее послушал: «он осторожно вытащил лопату, рукой погладил рану в черной глине», а потом, «плача, пел арабскую молитву». Горе старика понятно, и мы сочувствуем ему от всего сердца, но он в своем великодушии поднимается над горем своим, личным, потому что есть вещи более святые и значительные, чем нацио­нальные традиции, — военное братство мертвых.

Поэт делит мир по другому принципу — «люди и сволочи, чер­ные, белые, желтые и — серые. Это и есть настоящий враг, против которого надо бороться всегда и везде». В спину Ганди стрелял индус, не то националист, не то фанатик. «Сволочь»,— просто охарактеризовал убийцу мой спутник Чаттерджи»,— пишет Олжас в предисловии к стихотворению «Минута молчания на краю света». А в самом стихотворении есть гневные яростные строки, точно передающие наступательный, гражданский характер его поэзии:

Есть они, Чаттерджи, в каждой стране,

в каждой волости —

сволочи. <...>

Узнать их не просто: их цвет отличительный— серость.

Вам обязан — атакой!

В свете полдня

и в холоде полночи

я иду,

вам навстречу, серые сволочи...

Так в творчестве Сулейменова набирала силу и стала ведущей тема высшего человеческого братства. Поэт недаром объездил полмира. Он ездил не праздным туристом, а собирателем и иссле­дователем. Это неустанное пытливое кочевье убедило его в том, что «только в сравнении с прошлым живет настоящие», что мы, большие и малые народы земли, «кочуем навстречу себе, узна­ваясь в другом», что и для самого Олжаса любовь к человеку есть самая главная, «моя» религия.

Поэт-филолог и общественный деятель. Зрелого Сулей- менова можно было бы назвать баловнем судьбы — признание, награды, он становится членом партии и даже правительства. Но если внимательно читать его грустно-парадоксальные памфлеты «Муравей» и «Кактус», необычные по жанру поэмы «Глиняная книга» и «Голубиная книга», и особенно историко-филологи­ческое исследование «Аз и Я», то станет ясно—внутреннее само­чувствие поэта в годы его общественного благополучия было далеко не безмятежным. Чиновнику, тем более советскому, при­творяться легче, чем подлинному поэту. Поэт же в годы поваль­ного «единомыслия» вынужден «притворяться» по-иному: он избирает для себя области как будто далекие от современной дей­ствительности — философию, историю, языкознание, но в них иносказательно говорит о своей эпохе. Именно таким образом в «Муравье», например, в форме отвлеченно-философского спора между Биофилом (любителем жизни) и Некрофилом (поклон­ником смерти) Сулейменов напоминал о том, что отрицание фальшивых истин — единственный путь к истине жизни и всей истории. Та же мысль развивалась и в поэме «Глиняная книга»: историю можно сочинить, оболгать, как это делалось обычно в СССР, но истина в конце концов восторжествует над ложью и безжалостно посмеется над старательными лжеисториками. Поэт и призван открывать правду, как бы ни была она горька и неудобна. У поэта должен быть особый дух, особое чутье на правду, потому что орудием его является слово — «выдох вечности», «ядро космоса культуры».

Еще в начале 60 годов Сулейменов стал заниматься этимо­логией, наукой о происхождении значения слов, а также сравнительным языкознанием. Первые статьи его были посвя­щены толкованию «темных», непонятных мест в известном па­мятнике древнерусской литературы — «Слово о полку Игореве» (XII век); параллельно шло изучение древнетюркских рун, надписей на камнях. Из этих работ в 1975 году сложилась «книга благонамеренного читателя» — «Аз и Я», написанная ярко и смело, с гипотезами, опровергающими многие традиционные взгляды на отношения древней Руси и Степи, исторических предков нынешних казахов.

Несмотря на то, что в ней проводилась мысль о тесном исто­рическом взаимодействии русской и тюркской культур, языков, традиций, книга была объявлена «недоброкачественной в идей­ном и научном отношении». Олжаса заставили публично отречь­ся от своего любимого научно-поэтического детища. Теперь, спустя десятилетия, когда «Аз и Я» переиздана, стало ясно, что над поэтом было совершено идеологическое насилие, обычное в годы застоя, что книга его, несмотря на свою «задиристость» в адрес известных ученых (филологов и историков), была дерзкой попыткой сказать свою правду о древней истории.

Верный своим увлечениям, а также идее взаимодействия разных национальных культур, недавно Олжас Сулейменов издал такие значительные филологические книги, как «Язык письма» и «Тюрки в доистории».

Как видно, не весь он был поглощен общественной деятель­ностью, хотя теперь эта деятельность стала ближе истинной граж­данской сущности его творчества. Движение «Невада — Семи­палатинск», которое он возглавлял вместе с поэтом Мухтаром Шахановым, добилось наконец своей главной цели — Казахстан перестал быть «ядерной помойкой». Атомный полигон под Семипалатинском, отравивший природу, погубивший немало людей, теперь закрыт.

По мысли Олжаса, поэзия должна быть поступком во имя истины и добра, как и сама жизнь поэта. В этом смысле наш поэт- земляк — достойный пример гражданской и художественной честности. 

Вопросы и задания

1.               Прочтите поэму«Земля, поклонись Человеку!» и объясните ее напряженно-взволнованный характер.

2.               Почему человеческую историю поэт рассматривает как вос­хождение к звездам? Чем отличаются первый и второй Великие Века этой истории?

3.               К чему призывает поэт всех людей Земли? Какова главная мысль поэмы?

4.                 Объясните смысл названия поэмы.

5.               Как отразились в лирике поэта его зарубежные поездки, знакомство с культурой разных стран?

6.                Какова главная мысль стихотворения «Одна война закончилась другой»?

7.                 Какие сквозные темы проходят через лирику поэта?

8.                Выучите наизусть стихотворение «Ночные сравнения» из книги Сулейменова «Определение берега».

9.               Какие произведения крупной формы были созданы Сулейме- новым в 60—70 годы? Какова их общая настроенность и главные мысли?

10.               Какие вопросы интересовали поэта в книге «Аз и Я»? Какова была ее судьба в годы застоя?

Теория литературы. Дольники, тактовики, свободный стих. Кризис установившейся систе­мы классического стиха начинает обнару­живаться на исходе XIX века и становится несом­ненным в XX веке. Началась новая историческая эпоха, это сопровождалось ощущением резкого перелома в культуре. В литературе появились новые темы, идеи и эмоции. Их новизна была осознанной и подчеркнутой, ассоциации с культурной традицией прошлых веков были неже­лательны. Поэтому были нежелательны и носители этих ассоциаций — старые стихотворные формы. Поэты стали искать формы более свободные и гибкие, как бы откликающиеся на каждый неожиданный поворот новой мысли.

В поэзии XX века ослабевают черты завершенности. Разви­ваются более свободные формы ритма — дольник, тактовик, вер­либр. Возникают тенденции к ослаблению и расшатыванию сти­ховой организации — в стих внедряются разговорные интонации. Особенно активные периоды таких исканий приходятся на пере­ломные эпохи истории: на конец XIX — начало XX веков, время модернизма, и вторую половину XX века, время хрущевской «оттепели» и постмодернизма.

Феномен поэзии нового времени — тоническая система сти­хосложения, возникшая как реакция на чрезмерную урегули- рованность классической силлабо-тоники. Стиховеды устано­вили, что тоническая система стихосложения представлена несколькими разновидностями. Среди них можно выделить дольники и тактовики, которые можно рассматривать как плавный переход от силлабо-тоники к тонике.

Дольники. В XX веке развился и получил большое рас­пространение особый стихотворный размер, в котором стяжения (пропуск безударного слога) располагаются без какой-либо закономерности. Например, в стихотворении А. Ахматовой о Пушкине:Смуглый отрок бродил по аллеям, У озерных грустил берегов И столетие мы леем Еле слышный шорох шагов.первый и второй стихи — обыкновенный трехстопный анапест. Но в остальных двух стихах есть стяжения. Ни о каких стопах, даже в условном употреблении, здесь не может быть и речи. Прислушавшись к ритму стихотворения, можно отметить две его особенности: 1) между ударными, сильными слогами находится переменное количество слабых, безударных: то 2, то 1, без определенного порядка; но это не делает размер аритмичным, а придает своеобразие и большее разнообразие, чему «чистого» анапеста; 2) ясно ощущается ритмическая инерция анапеста. Дольники возникли на основе трехсложных размеров. Приведенная строфа из стихотворения Ахматовой имеет три сильных места (ударения) в каждой строке. Такой размер называется трехдольником.

Схема из черточек и дужек, удобная для обозначения и анализа урегулированных силлабо-тонических стихов, неудобна для дольников с переменными интервалами между сильными и слабыми слогами. Современные исследователи дольников А.Колмогоров и М.Гаспаров предложили обозначать сильные слоги, как раньше, горизонтальной черточкой, а переменные слабые — цифрами.

Время с середины XVIII в. до конца XIX в. было периодом господства силлабо-тонических размеров. Стихи, написанные дольниками в XVIII в. и начале XIX в. были редкостью. В течение XIX в. отступления от общего правила (у Лермонтова, Фета и др.) тоже были немногочисленными и не создали постоянной традиции.

Положение изменилось с конца XIX — начала XX вв., когда поэты в поисках новых форм выразительности все чаще прибегали к дольникам. В наше время дольники столь же употребительны, как и силлабо-тонические размеры, преимущественно в стихах, передающих интонацию живой речи. К дольнику в своем твор­честве часто обращались Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Я. Сме- ляков и многие другие современные поэты.

Тактовик. Следующий этап метрического освобождения — тактовик, переходная форма от дольников к акцентному стиху. Это стих, в котором межударные интервалы могут колебаться от ноля до трех слогов (в дольнике межударный интервал — от одного до двух слогов). Например:

Дней бык пег.                               

Медленна лет арба.                 -2-1-, .

Наш бог бег.                                 

Сердце наш барабан. -1-2-

Бодрый, энергичный ритм в стихотворении В.Маяковского задается повышенной долей безударных слогов.

Тактовиками пользовались особенно часто в 20-30 годы XX века. Достаточно популярны тактовики и в современной поэзии.