ИСААК ЭММАНУИЛОВИЧ БАБЕЛЬ (1894 - 1941)

Человеческая и писательская судьба Бабеля была неотделима от исторических поворотов и трагических изломов его времени. С предельной искренностью и правдивостью Бабель попытался рассказать своему читателю о том, что ему довелось пережить: о революции, гражданской войне и коллективизации и о тех драма­тических коллизиях и событиях, которые определили его эпоху.

Мир, видимый через человека. Исаак Бабель родился в Одессе в довольно образованной и обеспеченной еврейской семье торговца средней руки. Одесса того времени была крупным центром еврейской оседлости с многонациональным и разно­язычным составом населения и по праву считалась одним из развитых городов юга России. В семье Бабеля наличие серьезного образования признавалось важнейшим делом, необходимым для дальнейшего успеха в жизни, и, как вспоминал в своей «Авто­биографии» сам писатель, его с утра до вечера заставляли зани­маться множеством наук, среда которых не последнее место занимали французский и еврейский языки, Библия и Талмуд.

После окончания Одесского коммерческого училища Бабель, по настоянию отца, поступает в Киевский коммерческий институт и в итоге получает диплом, однако любовь к литературе и страсть к сочинительству оказываются сильнее и мешают будущему писателю исполнить отцовскую волю и продолжить семейное дело.

В 1915 году Бабель приезжает в Петербург, но северная сто­лица встречает его весьма неласково. Довольно долгое время, находясь почти без денег и постоянного угла, он безуспешно разносит по различным редакциям свои сочинения, пока случай­но не знакомится с Горьким.

И эта встреча круто меняет его судьбу. Маститый и известный писатель прозорливо угадывает в начинающем литераторе несом­ненный талант и помогает ему опубликовать свои первые рас­сказы «Илья Исаакович и Маргарита Прокофьевна», «В щелоч­ку», «Мама, Римма и Алла» и некоторые другие.

Однако публикация этих сочинений вызвала гневную отпо­ведь критики и прессы, усмотревших в них аморальность и бес­стыдную попытку молодого автора посягнуть на устоявшиеся и общепринятые нормы общественного поведения и нравст­венности.

Дело зашло так далеко, что в отношении Бабеля было заведено уголовное дело, его обвиняли в откровенной порнографии, по­пытках «свергнуть существующий общественный строй», и только революция 1917 года спасла его от суда.

Дело в том, что Бабель не боялся и вообще не признавал в литературе запретных тем, предпочитая со жгучим интересом наблюдать окружающую жизнь и без купюр переносить свои впечатления на бумагу. Все вокруг живо интересует Бабеля: полная своих тревог и житейских проблем жизнь городских проституток, беглых евреев и просто обыкновенных обывателей, и он рассказывает о ней читателю спокойным и доверительным ионом.

Голос писателя подкупал естественностью, простотой и неподдельной искренностью, и в искусстве для Бабеля не было «высоких» и «низких» тем. Он был уверен, что все в жизни: возвышенно-духовное и низменно-плотское—должно быть объектом внимания писателя, если он хочет достичь объемности, многомерности и подлинного реализма в изображении человека.

В этом смысле Бабель учился у западной культуры, в большей мере опираясь на французскую литературу. Он считал, что русской словесности необходим «наш национальный Мопассан», необходимы свобода, раскованность и художественный профес­сионализм.

Поэтому в рассказе «В щелочку» герой Бабеля без стеснения покупает за пять рублей право у своей квартирной хозяйки мадам Кебчик подглядывать за интимной жизнью девушек — обитатель­ниц ее «меблирашки» и с видимым сочувствием рассказывает о горькой жизни проститутки Маргариты Прокофьевны и о ее встрече с беглым стариком евреем, укрывшемся у нее на ночь («Илья Исаакович и Маргарита Прокофьевна»).

Тема мещанской пошлости, беспросветной убогости быта, мелочности жизни и щемящей сердце материнской любви лежит в основе новеллы «Мама, Римма и Алла».

Горький внимательно следил за становлением Бабеля как писателя и очень придирчиво относился ко всему, что выходило из-под его пера. Именно Горький призывает Бабеля прежде всего учиться у самой жизни и черпать только из нее свои сюжеты, темы и характеры.

По его совету Бабель на семь лет «уходит в люди», перепробо­вав за этот период множество занятий. Он служит солдатом на румынском фронте, позже поступает на работу в ЧЕКа и Наркомпросс, оказывается в продовольственных экспедициях 1918 года, в Одесском губкоме и Первой Конной армии Буденного.

Это «хождение в люди» принесло Бабелю неоценимый опыт и знание жизни. Он писал статьи, работал корреспондентом и по долгу службы неизбежно сталкивался со множеством людей, становясь прямым участником совершающихся на его глазах грандиозных исторических событий.

Работа в газете стала необычайно важной для Бабеля и помогла ему одному из первых разглядеть в революции не только праздник обновления жизни, но и бесконечное море жестокости, людской крови, миллионы изломанных человеческих судеб, безжалостно вовлеченных в водоворот классовой борьбы.

В стремительно происходящих революционных переменах Бабель сумел рассмотреть неумолимую правду жизни и поведать о ней своему читателю. Он пишет о голоде, разрухе и разрушении российской деревни («О лошадях»), о терроре, расстрелах, без­винно убитых, повсеместном страхе и растерянности перед завт­рашним днем, которые прочно привнесла в повседневный быт новая революционная действительность («Вечер», «Битые»).

Жанр новеллы помогал писателю, лаконично и емко, мас­терским «поворотом фразы» рассказать о любви, разлуке, смерти, душевной тоске, надежде — о всем том, что действительно значимо ценно в человеческой жизни. «Идем как вихрь», «Конармия». Неуемная жажда правды выводит Бабеля на страшные дороги гражданской войны. С поддельными документами на имя Кирилла Васильевича Лютова, русского, он оказывается в качестве корреспондента в Первой Конной армии Буденного.

Двигаясь с военными частями армии, состоящей из казачест­ва, Бабель должен был писать агитационные статьи и вести днев­ник военных действий, но одновременно со всем этим он писал и свой собственный дневник, легший в основу его знаменитых рассказов под общим названием «Конармия». Тревожное время и обстоятельства сохранили для нас только одну тетрадку из дневника Бабеля, но и она является уникальным документом того кровавого и переломного времени.

Армия Буденного воевала на территории Польши и Западной Украины. Казаки оказались надолго оторванными от дома, от родных донских и кубанских просторов. Будучи за тысячи кило­метров от тыла и не имея возможности содержать самих себя, бойцы этой армии были вынуждены грабить местное население, отнимать еду, скот и корм для лошадей. Евреи, поляки, украинцы при виде казачества, разорявшего их быт и привычные устои жизни, не скрывали крайнего раз­дражения и ненависти. Все это приводило к кровавым стычкам, и смерть, насилие, грабеж и террор стали привычными приметами каждого прожитого дня. Рассказы из цикла «Конармия» стали публиковаться в 1923 году и сразу же обрели своего читателя. В них отчетливо улав­ливался мятежный пульс революционного времени, захватываю­щий драматизм эпохи, железная поступь «счастливого завтра», утверждающего себя через кровь, непримиримые противоречия и классовые битвы сегодняшнего дня.

Проблема революционного гуманизма и человечности лежит в основе всех конармейских рассказов Бабеля. Возможно ли счастливое, безоблачное будущее, оплаченное сотнями тысяч человеческих жизней, сгоревших в огне братоубийственной гражданской войны?

Могут ли быть оправданы сегодняшняя жестокость и насилие во имя грядущего процветания и благоденствия?

Для Бабеля это был важнейший и насущный вопрос времени. Без честного ответа на него невозможно было идти вперед, жить в согласии со своей эпохой, с самим собой и своей совестью.Во внешне победном рассказе «Переход через Збруч» начдив доносит о том, что еще один город взят красными на рассвете, и этой радостью очередной боевой победы окрашены и «поля пур­пурного мака», и «полуденный ветер», и «жемчужный туман березовых рощ».

Но постепенно воспоминание о вчерашнем бое и убитых людях и лошадях «каплет в вечернюю прохладу», и «оранжевое солнце» катится по небу, «как отрубленная голова», безжалостно уничтожая радость и безмятежность весеннего дня, прелесть «желтеющей ржи» и «девственной гречихи» и поворачивая чита­теля к суровой правде войны, где на полу, в месте ночлега Лютова, лежит мертвый старик, зарубленный поляками. «Глотка его вырвана», и «синяя кровь лежит в его бороде, как кусок свинца».

Бабеля привлекал и остро интересовал образ человека, ока­завшегося на гребне революционных перемен. В нем причудливо сочетались и безуспешно пытались ужиться между собой кост­ные привычки и навыки прошлого с мечтами о всеобщем обновлении и преобразовании жизни.

В новелле «Письмо» красноармеец Василий Курдюков просит «мамашу» «заколоть» ему «рябого кабанчика» и «сделать ему посылку» и искренне беспокоится о судьбе своего любимого жеребца Степки, оставленного дома. И тут же без особого види­мого перехода, среди других житейских мелочей, сообщает о том, как его «папаша», командир деникинской роты, «начали резать» и «резали до темноты» его брата красноармейца Федю, пока тот «не кончился», а затем в подробностях сообщает о том, как крас­ные изловили «папашу» и «кончали» его с той же жестокостью, с какой он расправился со «шкурой», «красной собакой» — собст­венным сыном.

Сложным отношениям интеллигенции и революции посвящен рассказ Бабеля «Мой первый гусь».

Поначалу Лютов, поступивший в распоряжение начдива Савицкого, раздражает казаков своей интеллигентностью, очка­ми на лице, выдающими «человека высшего отличия». Казаки откровенно издеваются над Лютовым, вышвыривают его вещи за ворота, но когда он вдруг меняет стиль своего поведения и поступает как они, по-хамски, как завоеватель, то сразу же становится «парнем им подходящим».

Он конфискует и собственноручно режет саблей гуся одной из местных жительниц («гусиная голова треснула под моим сапогом, треснула и потекла»), и казаки охотно принимают его в свои ряды. «Мы спали шестеро, согревав друг от друга,— вспо­минает герой новеллы,- Я видел сны и женщин во сне, и только сердце мое, обагренное убийством, скрипело и текло».

Душа «очкастого интеллигента» Лютова не может смириться с жестокостью, кровью и насилием, которые он воочию наблю­дает повсеместно, и «летопись будничных злодеяний» «теснит» его «неумолимо, как порок сердца». А в своем дневнике уже не

Лютов, а сам Бабель горько признается самому себе: «Идем, как вихрь, как лава, всеми ненавидимые...».

Гражданская война безжалостно переворачивала все вековеч­ные и казавшиеся незыблемыми моральные нормы и понятия. Добро и милосердие оборачивались трусостью и малодушием, а убийство являло собой пример подлинной заботы о человеке.

В рассказе «Смерть Долгушова» тяжело раненный красно­армеец просит однополчанина Лютова «патрон на него стратить», чтобы избежать мести и издевательств со стороны наступающих поляков.

Но для Лютова убийство товарища — вещь невозможная, и эта жалость к человеку делает его чужим и враждебным казакам, совсем иначе смотрящим на жизнь и смерть в обстановке войны: «жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку».

В рассказе «Прищепа» гражданская война - это вроде бы война за дом, за семью, за родимое гнездо, но все это становится ненужным и бесследно исчезает в ее горьком дыме и пламени.

«Год назад Прищепа бежал от белых. В отместку они взяли заложниками его родителей и убили их в контрразведке. Иму­щество расхитили соседи, а когда белых прогнали с Кубани, Прищепа вернулся в родную станицу.

В поисках расхищенного родительского добра Прищепа «подряжает казенную телегу» и начинает собирать по станице «жбаны для кваса» и «расшитые матерью полотенца», оставляя в домах, где находил что-либо свое, «подколотых старух», «собак, повешенных над колодцем», «иконы, загаженные пометом» и «кровавую печать» своих казачьих сапог.

«Отбитую» у станичников мебель Прищепа аккуратно рас­ставляет в том порядке, который «известен с детства», а затем поджигает родительский дом, бросает в него прядь своих волос и исчезает неизвестно куда.

«Пожар сиял как воскресенье» превращая в дым и пепел все, что связывало героя с домом, с семьей, с привычным бытом и с прежней налаженной мирной жизнью.

В новелле «Гедали» старик еврей, сидя с рассказчиком в «розовой пустоте вечера» на «бочках из-под пива», мечтает об «Интернационале добрых людей», которые, может быть, смогут утвердить в кровавой сумятице будней почти утраченные жалость, милосердие и сострадание к человеку.

Но рассказчик возражает старику, говоря, что любой Интер­национал «кушают с порохом» и «приправляют лучшей» челове­ческой кровью.

В голосе старика звучит уверенность, что революция не может быть «делом хороших людей», потому что «хорошие люди не убивают», а значит — «революцию делают злые люди»,и в этом беспощадная правда дня и времени с большой «недостачей» «хороших людей», которые бы «каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по первой категории».

В рассказе «Вечер» жалость и одиночество» терзают сердце уставшего от крови насилия Лютова, но его однополчанин Галии откровенно называет его «слюнтяем», который должен покуда «сидеть тихо» и «не скулить» новой власти «под руку», а затем послушно «воспеть в своей прозе новую жизнь».

В горниле братоубийственной войны Лютов, даже перешед­ший в «боевой строй», все равно чужак, никогда не способный до конца очерстветь сердцем и жить по законам казачьей вольницы.

«Я тебя вижу»,— откровенно говорит ему эскадронный.— Я тебя всего вижу... Ты без врагов жить норовишь... Ты к этому все ладишь — без врагов».

Бабеля объединяло с Лютовым неприятие крови, насилия, слепой анархии и варварского разрушения культуры.

Авторский голос пробивается в восклицаниях, лирических отступлениях, описаниях пейзажа, призывая к сохранению любви, мира и сострадания в человеческой душе. Он страстно убежден, что ненависть и злоба способны только разрушать и никогда не смогут вернуть человеку покой, семью, дом и надежду на будущее.

Но Лютов в «Конармии» — это Бабель вчерашний, прежний, и он пытается осмыслить этот образ уже отстраненно и с долей иронии.

Слог Бабеля отличался отточенностью формы и выверен- ностью стиля. Он не умел писать быстро, придирчиво обдумывал сюжеты своих рассказов.

Настоящее искусство, считал Бабель, — это не беглые страни­цы текста, а медленный, порой очень мучительный подбор «одно­го слова к другому», поиск оригинального поворота фразы, тон­кое умение скрещивать различные языковые пласты и интонации.

Возвышенная, романтическая патетика и фантазия уживают­ся у Бабеля с натурализмом и беспощадной достоверностью, беспристрастно отражающей правду жизни, о которой писатель «хотел знать все». «Крошили мы Шляхту по-за Белой Церковью. Крошили вдоволь, аж деревья гнулись» («Конкин»). «Чудовищ­ные трупы валялись на тысячелетних курганах («Берестечко»).

В новеллах Бабеля тесно соседствуют поэзия и проза, причуд- иво перемешивая между собой смешное и трагическое, грубое и возвышенное, а излюбленными стилистическими приемами пи­сателя становятся романтическая антитеза, сравнение и мета­фора. («Сырая плесень развалин цвела, как мрамор оперной скамьи»; «по городу слонялась бездомная луна»; «в черных водо­рослях неба таращатся звезды»; «на небе гаснет косоглазый фонарь провинциального солнца»).

Он мастерски обращается к простонародному сказу, передает речевые обороты местечковой еврейской среды и казачества, но в этих стилевых контрастах нет искусственности, они продикто­ваны контрастностью и кричащими противоречиями самой эпохи, столкнувшейся с бешеным ветром революционных перемен.

В своей прозе Бабель избегал авторских рассуждений, отдавая предпочтение живому диалогу персонажей.

Диалог в рассказах Бабель емко и образно передавал натя­нутый нерв геройной фразы, точно схватывая душевный облик и человеческую суть изображаемого им характера.

Издание новелл «Конармии» принесло Бабелю признание и славу, хотя многие, в том числе и сам командарм Буденный, уви­дели в них клевету на Красную Армию и намеренную попытку дегероизации пролетарской истории. Бабеля взял под защиту Горький, но напряжение вокруг имени писателя возрастало.

«Одесские рассказы». Параллельно с «Конармией» Бабель обращается совсем к другой теме и пишет свои знаменитые «Одесские рассказы»

Бабель очень любил свой родной город, его неповторимую атмосферу легкости и был к нему «неумеренно пристрастен». «В Одессе,— писал Бабель,— еврейское гетто, очень самодовольная буржуазия и очень черносотенная городская дума. В Одессе сла­достные и томительные осенние вечера, приятный аромат акаций и исполненная ровного и неотразимого света луна под темным небом... В Одессе есть порт, а в порту — пароходы, пришедшие из Ньюкастеля, Кардифа, Марселя и Порт-Саида; негры, англичане, французы и американцы. Одесса знала времена расцвета, знает времена увядания, поэтичного, чуть-чуть беззаботного и очень беспомощного увядания».

Герои «Одесских рассказов» Бабеля не являются абсолют­ным плодом неуемной фантазии автора, эти лица и характеры окружали писателя с детства.

Жулики и отчаянные авантюристы, мечтатели, контрабан­дисты, гангстеры, налетчики и другие «аристократы Молда­ванки» попадают в рассказах Бабеля в самые неожиданные ситуа­ции и лихо, со вкусом и особым одесским юмором, выходят из них, обнаруживая при этом неистребимую любовь к жизни, душевную стойкость и неутомимость в поисках выхода из любых житейских передряг.

В реальной же Одессе Молдаванкой, вспоминал К.Г. Паус­товский, называлась та часть города около товарной железно­дорожной станции, где жили две тысячи налетчиков и воров.

В рассказе «Как это делалось в Одессе» поэтизируется почти рыцарское благородство и великодушие местного бандита и на­летчика Бени Крига, который по сути и олицетворяет реальную городскую власть и справед ливость, ибо «полиция кончается там, где начинается Беня». С подачи Бени Крига в городе устраиваются пышные похороны погибшего по вине бандитов местного приказ­чика, а его убийца, в назидание остальным, покидает бренный мир в простом, некрашеном гробу.

В образах воров и бандитов с одесской Молдаванки нет алчности и жестокости, напротив, они полны привлекательности и обаяния. Эти гангстеры не грабят бедных и стреляют только в воздух, «потому что если не стрелять в воздух, то можно убить человека».

Жители бабелевской Одессы пб-своему, как умеют, устраи­вают свой семейный быт и проявляют отцовскую заботу, «потому что каждая девушка имеет свой интерес». И старый биндюжник Фраим Грач в новелле «Отец» с покорным терпением «мужика в канцелярии» дожидается под дверью публичного дома своего будущего зятя, чтобы устроить семейное счастье своей дочери.

Здесь царит красочное карнавальное действо, включающее в себя бандитские налеты, свадьбы со столами «во всю длину улицы», похороны, «каких Одесса еще не видала, а мир уже не увидит», семейные ссоры, в которые вовлекаются все и вся, и во всем этом чувствуется биение общей жизни, которая может быть трудной, даже «скверной», но непременно захватывающе интересной.

В многоголосии персонажей «Одесских рассказов» слышится скорбь и патетика, печаль и ирония, любовь и ненависть, но высшей ценностью объявляется мирная человеческая жизнь с ее каждодневными заботами, радостями и горестями.

Язык героев поражает свободой, густой смесью русско-еврей­ского жаргона, он весь пронизан подтекстом, полунамеками, которые понимаются с полуслова, ибо весь город живет общими проблемами и общей жизнью.

Эти герои «имеют в жизни свой интерес», у них бывает «в душе осень», но всегда «есть в запасе пара слов», они не любят «делать конец своей жизни», «размазывать белую кашу по чистому столу», говорят «мало», но «смачно», и «хочется», чтоб они «сказали еще что-нибудь».