Тема 36. ИВАН ПЕТРОВИЧ ШУХОВ (1906-1977)

Иван Петрович Шухов родился 6 августа 1906 г. в стани­це Пресновской Северо-Казахстанекой области. Его отец Петр Семенович был гуртоправом. С большой любовью и сердечной бла­годарностью вспоминал Иван Петрович своих родителей: "Всем, что во мне есть хорошего — в человеке и литераторе, обязан я сво­им неграмотным родителям, в первую очередь моей матери Ульяне Ивановне. Будучи совершенно неграмотной, она знала уйму рус­ских народных сказок, поговорок, прибасок, песен. И всем с боль­шой душевной теплотой истинно русской женщины делилась со мной — последним ребенком из десяти моих старших братьев и двух сестер...".

Мальчик много ездил с отцом но ка­захской степи, яркие детские впечатления навсегда остались в его сердце. Позднее он писал своему другу и земляку Сабиту Муканову: "Как ты с полным основанием можешь сказать, что рос и воспитывал­ся наполовину в казахской, наполовину в русской среде, так и я могу сказать о себе, что детство мое прошло в степной стороне, среди русских казаков и среди казахов. И это не могло не сказаться в дальнейшем на всем моем творчестве”. Степь своего детства с мерцанием тягучих марев над ковыльными волнами, с белыми, как ки­

пень, юртами кочевых аулов, с березовыми колками и тихими лесными опушками, щедро осыпанными багровой ягодой, Шухов запечатлел в автобиографических "Пресновских станицах”, пове­стях и романах, романтических новеллах.

И. П. Шухов получил образование в Петропавловском пе­дагогическом техникуме, затем учился на рабфаке в Омске и в Литературном институте в Москве. С конца 20-х годов будущий писатель работает журналистом: "... к литературе я пришел из газе­ты". В течение 11 лет Шухов руководил работой Республиканского литературно-художественного журнала "Простор”, который в 60— 70-х годах был значительным явлением культурной жизни стра­ны, имел массового читателя и дал путевку в жизнь десяткам та­лантливых казахстанских писателей и поэтов.

Впечатления детства и юности, атакже жизненный опыт, накоп­ленный во время журналистских поездок, вылились в два первых романа —"Горькая линия” и "Ненависть”, опубликованных в 1931 г. Романы молодого писателя были высоко оценены М. Горьким и впоследствии неоднократно переиздавались. В 1935 г. выходит в свет роман "Родина", а в 1940 г. — "Действующая армия”. После Великой Отечественной войны одна за другой публикуются но­вые книги: "Облик дня”, "Покорители целины”, "Золотое дно”, "Степные будни”, "Родина и чужбина”, "Дни и ночи Америки”.

Наряду с литературной и журналистской деятельностью И. И. Шухов занимался переводами на русский язык произведе­ний М. Ауэзова, Г. Мусрепова, С. Муканова, Г. Мустафина. У него было много друзей среди казахских писателей, но самой тесной была дружба с земляком и соседом Габитом Мусреповым, который писал в воспоминаниях о Шухове: "Частенько под разными пред­логами (а го и боа них) навещали мы друг друга, лет пятнадцать живя рядышком дверь в дверь. Если же говорить фигурально, "дверь в дверь мы жили гораздо дольше — на протяжении не­скольких десятилетий, начиная с нашей давней зоревой (слово Ивана Петровича) юности. И родились, можно сказать, по сосед­ству — он в Пресновке, я в ауле неподалеку от другой станицы — Пресногорьковской. И в ранние годы свои видели одни и те же ко­выльные просторы, чистые озера да березовые перелески, дышали воздухом Северного Казахстана, настоянным на вольном степном разнотравье. Но как бы ни были милы нам уголки земли, где мы появились на свет и сделали первые шаги, дороги жизни позвали нас вдаль, в большие шумные города, к книгам и просвещению, чтобы свести вместе — возмужавших, успевших немало узнать, повидать и кое-что сделать в литературе”.

Писатель, журналист, переводчик И. П. Шухов внес большой вклад в развитие литературы, публицистики, культуры родного края, его произведения оставили заметный след в истории русской литературы Казахстана.

Ю. Казаков, поздравляя Шухова с 60-летием, написал: "Благодарю Вас за Ваше слово, за Ваше дело и за Ваш талант. И в эти дни я еще хочу попечалиться вместе с Вами, что Вы, навер­ное, не все дали людям из того, что могли бы дать. Все мы долж­ники, все мы, по прекрасному выражению Пастернака, "вечности заложники у времени в плену”, но, по различным жизненным об­стоятельствам, как часто мы не все и не то делаем, что должны бы делать. Но и того, что Вы сделали — Ваших прекрасных романов, которые пережили уже не одно десятилетие, и Вашей настоящей работы, — всего этого вполне достаточно, чтобы юбилей Ваш был веселым и гордым. Вы можете смело сказать каждому: "Попробуй- ка с мое!..”.

Героическая романтика в произведениях о гражданской вой­не. Начало 30-х годов было плодотворным периодом в творчестве И. Шухова. Героика гражданской войны, романтика и пафос со­ставили идейное содержание цикла его новелл.

В новелле "Последняя песня" противопоставлены два персона­жа, представители противоборствующих лагерей: казачин ата­ман, пресытившийся властью, видом крови, и старый акын, про­живший долгую жизнь и прославившийся на всю степь своими песнями. Атаман заставляет акына петь, цинично заявляя: Он может выпеть себе жизнь”. А старый певец исполняет неведомо откуда ему известный, где-то услышанный "Интернационал", сто- нвший ему жизни. В рассказе сила духа акына и в его лице всего народа противопоставлена жестокой силе сибирской контррево­люции.

"Рассказ о девичьих косах" также построен по принципу антитезы и описывает один из эпизодов гражданской войны. Несмотря на остроту сюжетной линии, рассказ наполнен поэтиче­скими зарисовками и романтическими отступлениями: "На моей родине удушливые косы девушек тяжелы, как дым кизячных ко­стров, и притворно недоступны, как счастье. Они струятся из на­кипи черных волос, ослепительно кроткие, вкрадчивые и живые. Я не раз слушал их неуловимое дыхание и не раз, зачарованный звериной прелестью их, путал степные дороги, ронял из рук пово­да, улыбался во сне и слагал расточительные песни..."

В степи было неспокойно, кипела борьба. Однажды на один из аулов, когда в нем не было мужчин, обрушилась "стая казачьих пик”. И есаул сказал: "Мне надоело их тлить и вешать”, приказав отрезать косы у девушек. "И косы звенели тускнеющей чешуей монет, воровато сползали с войлока, падали к ногам есаула, впи­ваясь в его малиновые, как собачья кровь, краги...”

Повествование завершается тем, что мужчины аула возвра­щаются и вешают инициатора расправы на аркане из девичьих кос. Рассказ написан в форме ритмизированной прозы.

В новеллах И. Шухова о гражданской войне нет батальных сцен, не раскрываются суть, движущие силы, причины войны, так как это не исторические новеллы, а романтические. Противники, будь то казачий атаман, есаул, старый певец или девушка-казашка, выписаны в условно-романтической манере как типичные пред­ставители противоборствующих сил. В отдельных эпизодах рас­крывается дух народа, его вера в победу, ненависть к жестокому врагу, стремящемуся покорить степняков на их родной земле.

Новеллы И. Шухова, как и все его последующие произведения, проникнуты любовью к Казахстану, сопереживанием судьбам от­дельных людей и всего народа: "И в эту ночь мгла задыхалась на бездорожье, птицы врастали в гнезда, и умнейшие псы скорбели под арбами. В эту ночь на аул мятежников, на аул моей возлюблен­ной стремительно падала беда; она падала, как аркан на непокор­ную голову ревнивой кобылицы, и темнела скорбь, предугаданная по звездам”. Эти строки написаны русским писателем, для которо­го казахская земля и ее народ стали родными.

последняя песня

Атаман поворачивал квадратную голову безмолвно и медли­тельно, как слепой беркут. Он скучал в седле под плоским степ­ным небом — днем, а ночью его томили кошмары. Он просыпался в холодном поту, и в глазах его, скуля и изнемогая от бессилия, извивался перед обнаженной киргизкой станичный идиот Вирий.

Атаману мерещился полдень, воспаленный от горького запаха трав, от терпких и знойных сквозняков, пронзивших степи.

Желтая женщина, дряблая, как выветренный войлок, стояла перед Вирием, поникнув. Дурак ощупывал ее бесплодное тело и протяжно выл, припадая на колени. Он царапал тонкими длин­ными пальцами заскорблую землю и по-звериному разбрасывал ее от тоски и безумия.

Казаки сидели в седлах прямо и тупо, как пики. Они, стиснув зубы, выжидающе смотрели на атамана. Они не смели улыбаться, ибо молчал атаман.

Атаман Анненков стоял, широко разбросав сухие, обтянутые диагоналем ноги, раскрыв пустоцветные свои глаза, и плоская тень его напряженно маячила у ног поруганной женщины. Злая затея казаков не тронула его, жестокая пытка не утолила его скор­би, и вахмистр Ли-О-Чан, белобрысый китаец, прикончил старуху щедрым взмахом выгнутой сабли при великом безмолвии всего эскадрона.

Дурак размазал грязные слезы по веснушчатому яйцеобразно­му лицу и, положив три пальца в рот, стал высвистывать импрови­зированный танец, хитро передергивая корпусом.

—    Скушина ево, — прошептал вахмистр, косясь на атамана. — Новая ему игра нала...

—    Киятры бы представить, — воздохнул казак Лукашкин. — Я могу живьем лягушек и другую тварь глотать.

—    Братцы! — по-бабьи всплеснул руками приказный Афоня Крутиков. — Там азията застали. Собачья словесность! Ну, песни играет — душа в небеси просится.

Атаман, очнувшись, спросил:

—    Я его могу знать?

—    Не могу знать... — выкатил слезящиеся глаза Афоня.

Я ею знаю, — утвердительно кивнул атаман. — Он пел на байге под Каркаралами, и степные патриархи прослезились над его песней. Ведите его — я буду слушать. Он может выпеть себе жизнь.

И певца привели. То был по-степному гибкий и стройный ста­рик, в открытых глазах которого теплилось много скорбного вел и- чия и томительного покоя. Аул, в котором был настигнут певец, оказался родиной неуловимого предводителя казахских повстан­цев Кожахмета Кургаева. Эскадрон анненковцев поднял на инки жалкие кровли непокорных и целые сутки с ужасающей медли­тельностью уничтожал покинутые семьи мятежников.

Но прославленный сочинитель буйных и расточительных, как огонь, песен, победитель двенадцати степных певцов, величе­ственно тихий старик по имени Котур-Таг был оставлен смертель­ной сотней для скучающего атамана.

Котур-Таг стоял перед Анненковым, прижав свою тощую домб­ру к обнаженной груди, пепельной от загара. Он смотрел воспален­но большими глазами в неподвижное лицо атамана, скрестив на домбре женственно тонкие руки. Он смотрел не мигая, все теснее и крепче прижимая домбру к груди, раскаленной набухающей где- то под сердцем страстной и неумолимой песней; она покривила, эта песня, тонкие его запекшиеся губы, готовые к взрыву.

Но Анненков исступленно смотрел на босые ноги Котур-Тага и беспомощно молчал, истязая в руках малиновый стек. Потом он качнулся и сказал, захлебываясь придушенным шепотом:

- Пой мне... пой о моих орлах, ежели жить охота... ной, от­кусил на своем мизинце ноготь атаман. И казаки обнажили ехидные клинки, сомкнув шеренгу.

Тогда Котур-Тага охватило мгновенное просветление. Он под­нял на вытянутых руках домбру, ликующе ударил пострунам, и в горле его заклокотал сумбурный хор торжествующих звуков; они стремительно поднялись и напряженно затрепетали, разрастаясь в бунтующий гул птичьих оркестров. Гибкое тело старика пружи­нилось, становилось прямее, словно росло, и было похоже, что вот он вдруг поднимается над частоколом всадников, вспыхнет и по­гаснет в непостижимом разливе песни.

Атаман стоял, ошалело мигая, изогнув над головой стек вопросительным знаком. Потом, неестественно изогнувшись, он стал нащупывать хрупкими, как пергамент, пальцами уплывав­шую за спину кобуру маузера.

Котур-Таг пел "Интернационал”.

РАССКАЗ О ДЕВИЧЬИХ КОСАХ

На моей родине удушливые косы девушек тяжелы, как дым ки- зячных костров, и притворно недоступны, как счастье. Они стру­ятся из накипи черных волос, ослепительно кроткие, вкрадчивые и живые. Я не раз слушал их неуловимое дыхание и не раз, зача­рованный звериной прелестью их, путал степные дороги, ронял из рук повода, улыбался во сне и слагал расточительные песни.

Мне шел двенадцатый год. Я был мал ростом, дерзок в замыс­лах и скуп в откровениях. Я носил маленькие казачьи погоны, де­ревянную шпагу и мечтал о похищении есаульского иноходца...

Мне шел двенадцатый год. В колонизаторских крепостях и редутах моей родины безумствовали воинские сотни атаманов, адмирал Колчак легко менял английские краги, развлекался на фронте артиллерийской стрельбой по аулам под звуки полковых оркестров, исполняющих популярные английские песенки. А в степях, пепельных от гнева и гулких от пустынности, ликовали слепые ветры и глухо свистели арканы киргизских мятежников.

И однажды наступила ночь, когда в ауле Кабе, в ауле моей воз­любленной, не жгли костров, не слушали мудрых советов старей­шин и не ждали с новостью гостя, ибо мужчины покинули юрты, доверясь безучастной ночи и дикой судьбе.

И в эту ночь мгла задыхалась на бездорожье, птицы врастали в гнезда, и умнейшие псы скорбели под арбами.

В эту ночь на аул мятежников, на аул Кабе, на аул моей воз­любленной, стремительно падала беда; она падала, как аркан на непокорную голову ревнивой кобылицы, и темнела скорбь, преду­гаданная но звездам.

Дикая стая казачьих пик чертила мглу, и ныли стремена с над­рывным отчаянием — это повис над степью карательный эскадрон анненковских сабель.

Месяц со звоном упал в камыши, и всадники спешились в на­стигнутом ауле.

Но юрты были прохладны от кислого сумрака и безмолвны от страха. Предательские пятна карманных фонарей ложились на плоские лица женщин. Тогда есаул Губа собрал вахмистров и ска­зал, глотая слюну:

Мне надоело их тлить и вешать, братцы. С нами бог, и при­думал веселую кару для желтых девок. Отхватим их убийствен­ные косы по саму репицу — это будет шальной подарок атаману.

—    Рады стараться, — прыснули вахмистеры. И, обнажив клинки, ввели в юрту, где есаул Губа жевал чайные выварки, пер­вую девушку. Она была тонка, как таволга, легка, как осока...

Шкура ты, — сказал есаул, выплевывая чайные выварки. — Где твой отец?

—    Бельмсйм, — разомкнулись бескровные губы девушки. Бельмейм. капитан... - и в глазах у нее косо затрепетали ослепи­тельные крылья есаульских погонов.

—    Не бойся, громом тебя убей, сказал самый высокий и са- мый глупый казак из сотни.

Есаул приблизился к девушке и, привстав на цыпочки, поднял на пухлой ладони ее тяжелую косу. Девушка дрогнула и пригну­лась. Потом она запрокинула голову и, увидев в дымоходе юрты мглистую звезду, упала на колени.

Капитан! - пропела она, сжимая в комок свое легкое птичье

тело.

Но есаул поднял клинок, и она уронила на вытянутые руки свою поруганную облегченную голову.

—    Убийственно, — сказал есаул, отбрасывая косу на войлок и глотая слюну, крикнул:

—    Давай дальше!

Сек он косы необычайно искусно — одним скупым взмахом и брезгливо откидывал их наотмашь с таким чувством, точно они жгли ему руки.

И косы звенели тускнеющей чешуей монет, воровато сползали с войлока, падали к ногам есаула, впиваясь в его малиновые, как собачья кровь, краги.

—    Братцы, — сказал есаул, промахнувшись, — с нами бог — острая шашка, секи нм под самую репицу...

И он опустился на циновку, глотая чайные выварки.

Когда в юрту втащили за волосы самую маленькую и самую хрупкую из девиц, есаул вздрогнул и поперхнулся. Над аулом взорвался гортанный вой, в дымоходе полопались спелые звезды, и земля вздыбилась, опрокинув кибитку. Есаул поднял клинок и присел, ослепленный тупым ударом но темени.

...Очнулся он в юрте, горькой от очага и гулкой от безмолвия.

Вокруг скрещенных мечей костра сидели степные люди. Скуластые лица их были сурово темны и неподвижны. Тяжелые отрепья их одежд пылали скорбью и гневом. И есаул Губа, глотая слюну, впервые увидел тех, за кем гонялся он с эскадроном смер­ти, испепелив ковмли и подняв на пики восемнадцать мятежных аулов. Он смотрел на отцов поруганных дочерей, и слюна высыха­ла у него во рту, и губы его покривились в безнадежной улыбке.

— Убийственно, — прошептал есаул и умолк, пораженный пес­ней.

Она поднялась над юртой, неукротимая, как смерть, и торже­ствующая, как рождение. Гортанные вопли сплетались в смерч тоски, отчаяния, ненависти и мести.

Есаул втянул воробьиную голову в костлявые плечи и прику­сил язык. В горьком сумраке юрты он увидел девушек с обнажен­ными головами. Он разомкнул тяжелые губы и узнал ту первую,

коса которой согрела его ладонь и пахнула на него великим теплом непобедимой плоти. Она сидела к нему спиной, и есаул видел, как волнующе легки и нетерпеливы были ее движения.

—    Кызымка, — прошептал он и вспотел от страха, разгадав вдруг все: ее движения, беспощадно молчаливых людей, замкнув­ших костер, и негодующую над его головой песню.

Двенадцать поруганных девичьих голов плели из своих кос ар­кан, неумолимый, как правда. Они плели и пели, пели и плели, а есаул потел, упиваясь их пыткой. Л песня кружилась над ним, исступленно засыпая и, наконец, смолкла.

Тогда есаул почувствовал, как степные люди повернули к нему свои плоские лица, и из девичьего круга, тихого, как заговор, медленно поднялась та первая, коса которой все еще грела ладонь есаула. Она бесшумно приблизилась к нему, и есаул ощутил про­хладу шумной одежды. Он поднял на нее пустые глаза и дрогнул от ее медлительного и торжествующего движения.

—    Капитан, — пропела она и опустила на его голову глухой ар­кан, мгновенно замкнувшийся над ним в тугую спираль безысход­ного отчаяния.

—    Канчал базар? — спросил он ее со степным акцентом и, по­перхнувшись бранью, судорожно цепляясь пальцами за пустые ножны, слепо сам полез в петлю.

Аркан из двенадцати девичьих кос оказался крепким.

---

1.Расскажите о жизни и творчество И. П. Шухова.

2.     В чем заключается своеобразие ранних новелл И. П. Шухова?

3.     Определите тему и идею рассказа "Последняя песня".

4.     Каковы способы создания образа старого музыканта?

5.     Какой прием лежит в основе сюжета и композиции рассказа "Послед­няя песня"? В каких из прочитанных вами произведений русской лите­ратуры XVIII — начала XIX в. использовался данный прием?

6.     Каким образом в "Рассказе о девичьих косах” интерпретируется поня­тие символа?

7.     Каковы приемы создания образа атамана и казаков в новеллах писате­ля?

8.     В чем заключается своеобразие пейзажных зарисовок в новеллах И. П. Шухова?

9.     Что такое ритмическая проза?

10.     Как используются особенности ритмической прозы в новеллах

И. П. Шухова?

---

1. Расскажите о жанре новеллы. Чем новелла отличается от рассказа?

2.    Найдите в произведениях И. II. Шухова описания степи. Какие краски, -гона, звуки передаются в пейзажных картинах?

3.     Прочитайте и рабочей тетради хронологическую таблицу "Жизнь и пюрчсство И. II. Шухова”. Что нового о писателе вы узнали из нее?

4.     Расскажите о дружбе Шухова с казахскими писателями. Подготовьте доклад на тему "Иван Шухов и Сабит Муканон".

5.     Каково значение творчества И. П. Шухова в истории русской литерату­ры Казахстана?