Тем» 29. ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ (1821-1881)

Федор Михайлович Достоевский родил­ся в 1821 г. в Москве. С раннего детства он столкнулся с картинами неприкрытого страдания, так как квартира Достоевских находилась в здании больницы для неиму­щих, где работал врачом его отец. Жизнь Достоевского была полна испытаний: он был членом революционного кружка М. В. Петрашевского, за что был заточен в Петропавловскую крепость, прошел катор­гу и ссылку. Жизненный опыт писателя, в том числе "каторжный опыт”, отразились в его произведениях.

Достоевский закончил Главное ин­женерное училище в Петербурге, но сразу же вышел в отставку, так как мечтал стать писателем. Первое произведение — "Бедные люди" (1845) — принесло начинающему писателю известность. В. Г. Белинский высоко оценил это произведение: "Вот служение художника истине! Вам правда открыта и возвещена как худож­нику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным ему и будьте великим писателем!”. Пожелание Белинского стало пророческим — Достоевский стал великим писателем, его повести и романы стали образцами не только русской, но и мировой лите­ратуры.

Художественный мир Ф. М. Достоевского сложен и философи­чен. За каждым образом стоит своя концепция, каждый герой- идеолог имеет свою систему "двойников”, дополняющих или разо­блачающих его позицию, каждое столкновение героев есть прежде всего столкновение выражаемых ими идей. Страдание, страсти, добро и зло, преступление и наказание, вера и безверие, приятие и неприятие мира, многоплановость человеческого сознания, поиск идеального героя — такова палитра образов, красок, мотивов про­изведений Достоевского. Писатель продолжил гоголевские тради­ции, воплотив тему "маленького человека” в таких произведени­ях, как "Бедные люди”, "Белые ночи”, "Записки из подполья”.

Роман "Бедные люди” построен в форме переписки между Макаром Девушкиным и Варенькой Доброселовой. Письма не предназначены для чужих глаз, они составляют сокровенную тай­ну души и сердца, в них раскрываются чистые и возвышенные чувства героев. Само название романа уже говорит о том, кем были герои Достоевского по происхождению и социальному положе­нию. Это бедные люди с низкими должностями и в мелких чинах. Они живут на городских окраинах, в дешевых квартирах, часто в долг, недоедают, носят прохудившуюся одежду. Макар Девушкин говорит о себе так: "Я привык, потому что я ко всему привыкал, потому что я смирный человек, потому что я маленький человек”.

Макар Девушкин — титулярный советник 47 лет, переписыва­ющий за небольшое жалованье бумаги в одном из петербургских департаментов. Он только что переехал в "капитальный” дом возле Фонтанки, где ютится за перегородкой в общей кухне с "гнилым, остро-услащенным запахом”, в котором "чижики так и мрут". В том же дворе Макар Девушкин снимает удобную и дорогую квар­тиру для своей дальней родственницы Вареньки, семнадцати лет­ней сироты, за которую больше некому заступиться. Живя рядом, они редко видятся, дабы не вызывать сплетен. Душевное тепло и сочувствие они черпают из почти ежедневной переписки друг с другом.

"Смирненький”, "тихонький" и "добренький” Макар Девуш­кин—предмет постоянных насмешек окружающих. Единственная радость — Варенька, "точно домком и семейством меня благосло­вил Господь!", — говорит Макар Девушкин. Он счастлив, обретя сердечную привязанность. Отказывая себе в еде и платье, выга­дывает на цветы и конфеты для своего "ангельчнка”. Однажды Макару Девушкину улыбается удача, его вызывают за ошибку в бумаге на "расиеканцию” к генералу, который проявляет сочув­ствие и дает сто рублей. Это спасение: уплачено за квартиру, стол, одежду. Таковы маленькие радости "маленького человека”.

Но Варя, понимая всю непосильность для Макара Девушкина материальных забот о себе, соглашается на брак с грубым и жесто­ким Быковым и уезжает к нему в поместье. Не в силах перенести такой удар, в отчаянии Макар Девушкин пишет в своем последнем письме: "Я и работал, и бумаги писал, и ходил, и гулял все оттого, что вы здесь, напротив, поблизости жили”.

Ф. М. Достоевский в своем романе "Бедные люди" продолжает гоголевские традиции — Макар Девушкин и Акакий Акакиевич из повести Н. В. Гоголя "Шинель” близки друг к другу. Оба при­надлежат к одному и тому же социальному сословию, оба мучают­ся и страдают от безысходности жизни, оба переживают печаль­ный финал в своей судьбе. В романе "Бедные люди маленький человек” обретает свой голос, сам рассказывает о том, насколько он способен любить и страдать, о своей надежде на счастье. Однако

объективная реальность, жестокий и холодный мир оказываются вновь сильнее него. Такова трагедия "маленького человека”, бед- ного, несчастливого, беззащитного и бесправного.

БЕДНЫЕ ЛЮДИ (в сокращении)

Ох. уж эти мне сказочники! Нет, чтобы написать что- нибудь полезное, приятное, усладительное, а то всю подногот­ную в земле вырывают!.. Вот уж запретил бы им писать! Ну, на что то похоже: читаешь... невольно задумаешься, — а там всякая дребедень и пойдет в голову; право бы, запретил им писать, так-таки просто вовсе бы запретил.

Кн. В.

Апреля 8

Бесценная моя Варвара Алексеевна!

Вчера я был счастлив, чрезмерно счастлив, донельзя счастлив! Вы хоть раз в жизни, упрямица, меня послушались. Вечером, ча­сов в восемь, просыпаюсь (вы знаете, маточка, что я часочек-другой люблю поспать после должности), свечку достал, приготовляю бумагу, чиню перо, вдруг, невзначай, подымаю глаза, — право, у меня сердце вот так и запрыгало! Так вы-таки поняли, чего мне хотелось, чего сердчишку моему хотелось! Вижу, уголочек зана­вески у окна вашего загнут и прицеплен к горшку с бальзамином, точнехонько так, как я вам тогда намекал; тут же показалось мне, что и личико ваше мелькнуло у окна, что и вы ко мне из комнатки вашей смотрели, что и вы обо мне думали. И как же мне досадно было, голубчик мой, что миловидного личика-то вашего я не мог разглядеть хорошенько! Было время, когда и мы светло видели, маточка. Не радость старость, родная моя! Вот и теперь все как-то рябит в глазах; чуть поработаешь вечером, попишешь что-нибудь, наутро и глаза раскраснеются, и слезы текут так, что даже совест­но перед чужими бывает. Однако же в воображении моем так и за­светлела ваша улыбочка, ангельчик, ваша добренькая, приветли­вая улыбочка; и на сердце моем было точно такое ощущение, как тогда, как я поцеловал вас, Варенька, — помните ли, ангельчик? Знаете ли, голубчик мой, мне даже показалось, что вы там мне пальчиком погрозили? Так ли, шалунья? Непременно вы это все опишите подробнее в вашем письме.

Ну, а какова наша придумочка насчет занавески вашей, Варенька? Премило, не правда ли? Сижу ли за работой, ложусь ли

спать, просыпаюсь ли, уж знаю, что и вы там обо мне думаете, меня помните, да и сами-то здоровы и веселы. Опустите занавеску — значит, прощайте, Макар Алексеевич, спать пора! Подымете — значит, с добрым утром, Макар Алексеевич, каково-то вы спали, или: каково-то вы в вашем здоровье, Макар Алексеевич? Что же до меня касается, то я, слава творцу, здорова и благополучна! Видите ли, душечка моя, как это ловко придумано; и писем не нужно! Хитро, не правда ли? А ведь придумочка-то моя! А что, каков я на эти дела, Варвара Алексеевна?

Доложу я вам, маточка моя, Варвара Алексеевна, что спал я сию ночь добрым порядком, вопреки ожиданий, чем и весьма до­волен; хотя на новых квартирах, с новоселья, и всегда как-то не спится; все что-то так, да не так! Встал я сегодня таким ясным со­колом — любо-весело! Что это какое утро сегодня хорошее, маточ­ка! У нас растворили окошко; солнышко светит, птички чирикают, воздух дышит весенними ароматами, и вся природа оживляет­ся — ну, и остальное там все было тоже соответственное; все в по­рядке, по-весеннему. Я даже и помечтал сегодня довольно при­ятно, и все об вас были мечтания мои, Варенька. Сравнил я вас с птичкой небесной, на утеху людям и для украшения природы созданной. Тут же подумал я, Варенька, что и мы, люди, живущие в заботе и треволнении, должны тоже завидовать беззаботному и невинному счастию небесных птиц, — ну, и остальное все такое же, сему же подобное; то есть я все такие сравнения отдаленные делал. У меня там книжка есть одна, Варенька, так в ней то же самое, все такое же весьма подробно описано. Я к тому пишу, что ведь разные бывают мечтания, маточка. А вот теперь весна, так и мысли все такие приятные, острые, затейливые, и мечтания при­ходят нежные; все в розовом цвете. Я к тому и написал это все; а впрочем, я это все взял из книжки. Там сочинитель обнаруживает такое же желание в стишках и пишет: "Зачем я не птица, не хищ­ная птица!”

Ну и т. д. Там и еще есть разные мысли, да бог с ними! А вот куда это вы утром ходили сегодня, Варвара Алексеевна? Я еще и в должность не сбирался, а вы, уж подлинно как пташка весенняя, порхнули из комнаты и по двору прошли такая веселенькая. Как мне-то было весело, на вас глядя! Ах, Варенька, Варенька! вы не грустите; слезами горю помочь нельзя; это я знаю, маточка моя, это я на опыте знаю. Теперь же вам так покойно, да и здоровьем вы немного поправились. Ну, что ваша Федора? Ах, какая же она добрая женщина! Вы мне, Варенька, напишите, как вы с нею там живете теперь и всем ли вы довольны? Федора-то немного вор- члика; да вы на это не смотрите, Варенька. Бог с нею! Она такая добрая.

Я уже вам писал о здешней Терезе тоже и добрая, и верная женщина. А уж как я беспокоился об наших письмах! Как они передаваться-то будут? А вот как тут послал I осподь на наше счастие Терезу. Она женщина добрая, кроткая, бессловесная. Но наша хозяйка просто безжалостная. Затирает ее в работу, словно ветошку какую-нибудь.

Ну, в какую же я трущобу попал, Варвара Алексеевна! Ну, уж квартира! Прежде ведь я жил таким глухарем, сами знаете: смир­но, тихо; у меня, бывало, муха летит, так и муху слышно. А здесь шум, крик, гвалт! Да ведь вы еще и не знаете, как это все здесь устроено. Вообразите, примерно, длинный коридор, совершенно темный и нечистый. По правую его руку будет глухая стена, а по левую всё двери да двери, точно нумера, все так в ряд простира­ются. Ну, вот и нанимают эти нумера, а в них по одной комнатке в каждом: живут в одной и но двое, и по трое. Порядку не спраши­вайте — Ноев ковчег! Впрочем, кажется, люди хорошие, все такие образованные, ученые. Чиновник один есть (он где-то по литера­турной части), человек начитанный: и о Гомере, и о Брамбеусе, и о разных у них там сочинителях говорит, обо всем говорит,— умный человек! Два офицера живут и все в карты играют. Мичман живет; англичанин-учитель живет. Постойте, я вас потешу, маточка; опи­шу их в будущем письме сатирически, то есть как они там сами по себе, со всею подробностию. Хозяйка наша — очень маленькая и нечистая старушонка — целый день в туфлях да в шлафроке ходит и целый день все кричит на Терезу. Я живу в кухне, или гораздо правильнее будет сказать вот как: тут подле кухни есть одна ком­ната (а у нас, нужно вам заметить, кухня чистая, светлая, очень хорошая), комнатка небольшая, уголок такой скромный... то есть, или еще лучше сказать, кухня большая в три окна, так у меня вдоль поперечной стены перегородка, так что и выходит как бы еще комната, нумер сверхштатный; все просторное, удобное, и окно есть, и все, — одним словом, все удобное. Ну, вот это мой уголочек. Ну, так вы и не думайте, маточка, чтобы тут что-нибудь такое иное и таинственный смысл какой был; что вот, дескать, кухня! — то есть я, пожалуй, и в самой этой комнате за перегородкой живу, но это ничего; я себе ото всех особняком, помаленьку живу, вти­хомолочку живу. Поставил я у себя кровать, стол, комод, стульев парочку, образ повесил. Правда, есть квартиры и лучше, — может быть, есть и гораздо лучшие, — да удобство-то главное; ведь это я все для удобства, и вы не думайте, что для другого чего-нибудь.

Ваше окошко напротив, через двор; и двор-то узенький, вас ми­моходом увидишь — все веселее мне, горемычному, да и дешевле, у нас здесь самая последняя комната, со столом, тридцать пять рублей ассигнациями стоит. Не по карману! Л моя квартира стоит мне семь рублей ассигнациями, да стол пять целковых; вот двад­цать четыре с полтиною, а прежде ровно тридцать платил, зато во многом себе отказывал; чай пивал не всегда, а теперь вот и на чай и на сахар выгадал. Оно, знаете ли, родная моя, чаю не пить как- то стыдно; здесь все народ достаточный, так и стыдно. Ради чужих и пьешь его, Варенька, для вида, для тона; а по мне все равно, я не прихотлив. Положите так, для карманных денег — все сколько- нибудь требуется ну, сапожишки какие-нибудь, платьишко — много ль останется? Вот и все мое жалованье. Я*то не ропщу и доволен. Оно достаточно. Вот уже несколько лет достаточно; на­граждения тоже бывают. Ну, прощайте, мой ангельчик. Я там ку­пил парочку горшков с бальзаминчиком и гераньку — недорого.

А вы, может быть, и резеду любите? Так и резеда есть, вы напиши­те; да, знаете ли, все как можно подробнее напишите. Вы, впро­чем, не думайте чего-нибудь и не сомневайтесь, маточка, обо мне, что я такую комнату нанял. Нет, это удобство заставило, и одно удобство соблазнило меня. Я ведь, маточка, деньги коплю, откла­дываю; у меня денежка водится. Вы не смотрите на то, что я такой тихонький, что, кажется, муха меня крылом перешибет. Нет, ма­точка, я про себя не промах, и характера совершенно такого, как прилично твердой и безмятежной души человеку. Прощайте, мой ангельчик! Расписался я вам чуть не на двух листах, а на службу давно пора. Целую ваши пальчики, маточка, и пребываю вашим нижайшим слугою и вернейшим другом Макаром Девушкиным.

P. S. Об одном прошу: отвечайте мне, ангельчик мой, как мож­но подробнее. Я вам при сем посылаю, Варенька, фунтик конфет; так вы их скушайте на здоровье, да, ради бога, обо мне не заботь­тесь и не будьте в претензии. Ну, так прощайте же, маточка.

Апреля 8

Милостивый государь, Макар Алексеевич!

Знаете ли, что придется, наконец, совсем поссориться с вами? Клянусь вам, добрый Макар Алексеевич, что мне даже тяжело принимать ваши подарки. Я знаю, чего они вам стоят, каких ли­шений и отказов в необходимейшем себе самому. Сколько раз я вам говорила, что мне не нужно ничего, совершенно ничего; что я не в силах вам воздать и за те благодеяния, которыми вы доселе осыпали меня. И зачем мне эти горшки? Ну, бальзаминчики еще ничего, а геранька зачем? Одно словечко стоит неосторожно ска­зать, как, например, об этой герани, уж вы тотчас и купите; ведь, верно, дорого? Что за прелесть на ней цветы! Пунсовые крестика­ми. Где это вы достали такую хорошенькую гераньку? Я ее посре­дине окна поставила, на самом видном месте; на полу же поставлю скамейку, а на скамейку еще цветов поставлю; вот только дайте мне самой разбогатеть! Федора не нарадуется; у нас теперь словно рай в комнате, — чисто, светло! Ну, а конфеты зачем/ И право, я сейчас же по письму угадала, что у вас что-нибудь да не так — _и рай, и весна, и благоухания летают, и птички чирикают. Что это, я думаю, уж нет ли тут и стихов? Ведь, право, одних стихов и не­достает в письме вашем, Макар Алексеевич! И ощущения нежные и мечтания в розовом цвете — все здесь есть! Про занавеску и не думала; она, верно, сама зацепилась, когда я горшки переставля­ла; вот вам!

Ах, Макар Алексеевич! Что вы там ни говорите, как ни рас­считывайте свои доходы, чтоб обмануть меня, чтобы показать, что они все сплошь идут на вас одного, но от меня не утаите и не скрое­те ничего. Ясно, что вы необходимого лишаетесь из-за меня. Что это вам вздумалось, например, такую квартиру нанять? Ведь вас беспокоят, тревожат; вам тесно, неудобно. Вы любите уединение, а тут и чего-чего нет около вас! А вы бы могли гораздо лучше жить, судя по жалованью вашему. Федора говорит, что вы прежде и не в пример лучше теперешнего жили. Неужели ж вы так всю свою жизнь прожили, в одиночестве, в лишениях, без радости, без дру­жеского приветливого слова, у чужих людей углы нанимая? Ах, добрый друг, как мне жаль вас! Щадите хоть здоровье свое, Макар Алексеевич! Вы говорите, что у вас глаза слабеют, так не пишите при свечах; зачем писать? Ваша ревность к службе и без того, ве­роятно, известна начальникам вашим.

Еще раз умоляю вас, не тратьте на меня столько денег. Знаю, что вы меня любите, да сами-то вы не богаты... Сегодня я тоже ве­село встала. Мне было так хорошо; Федора давно уже работала, да и мне работу достала. Я так обрадовалась; сходила только шелку купить, да и принялась за работу. Целое утро мне было так лег­ко на душе, я так была весела! А теперь опять все черные мысли, грустно; все сердце изныло.

Ах, что-то будет со мною, какова-то будет моя судьба! Тяжело то, что я в такой неизвестности, что я не имею будущности, что я и предугадывать не могу о том, что со мной станется. Назад и по­смотреть страшно. Там все такое горе, что сердце пополам рвется при одном воспоминании. Век буду я плакаться на злых людей, меня погубивших!

Смеркается. Пора за работу. Я вам о многом хотела бы напи­сать, да некогда, к сроку работа. Нужно спешить. Конечно, письма хорошее дело; все не так скучно. А зачем вы сами к нам никогда не зайдете? Отчего это, Макар Алексеевич? Ведь теперь вам близко, да и время иногда у вас выгадывается свободное. Зайдите, пожа­луйста! Я видела вашу Терезу. Она, кажется, такая больная; жал­ко было ее; я ей дала двадцать копеек. Да! чуть было не забыла: непременно напишите все, как можно подробнее, о вашем житье- бытье. Что за люди такие кругом вас, и ладно ли вы с ними жи­вете? Мне очень хочется все это знать. Смотрите же, непременно напишите! Сегодня уж я нарочно угол загну. Ложитесь пораньше; вчера я до полночи у вас огонь видела. Ну, прощайте. Сегодня и тоска, и скучно, и грустно! Знать, уж день такой! Прощайте. Ваша Варвара Доброселова.

Апреля 8

Милостивая государыня, Варвара Алексеевна!

Да, маточка, да, родная моя, знать, уж денек такой на мою долю горемычную выдался! Да, подшутили вы надо мной, стари­ком, Варвара Алексеевна! Впрочем, сам виноват, кругом виноват! Не пускаться бы на старости лет с клочком волос в амуры да в эки­воки... И еще скажу, маточка: чуден иногда человек, очень чуден. И, святые вы мои! о чем заговорит, занесет подчас! А что выходит- то, что следует из этого? Да ровно ничего не следует, а выходит та­кая дрянь, что убереги меня, Господи! Я, маточка, я не сержусь, а так досадно только очень вспоминать обо всем, досадно, что я вам написал так фигурно и глупо. И в должность-то я пошел сегодня таким гоголем-щеголем; сияние такое было на сердце. Па душе ни с того ни с сего такой праздник был; весело было! За бумаги при­нялся рачительно — да что вышло-то потом из этого! Уж потом только как осмотрелся, так все стало по-прежнему и серенько, и темненько. Все те же чернильные пятна, все те же столы и бу­маги, да и я все такой же; так, каким был, совершенно таким же и остался, — так чего же тут было на Пегасе-то ездить? Да из чего это вышло-то все? Что солнышко проглянуло да небо порозовело! от этого, что ли? Да и что за ароматы такие, когда на нашем дворе под окнами и чему-чему не случается быть! Знать, это мне все сду­ру так показалось. А ведь случается же иногда заблудиться так человеку в собственных чувствах своих да занести околесную. Это ни от чего иного происходит, как от излишней, глупой горячности сердца.

Апреля 12

Милостивая государыня, Варвара Алексеевна!

Ах. маточка моя, что это с вами! Ведь вот каждый-то раз вы меня так пугаете. Пишу вам в каждом письме, чтоб вы береглись, чтоб вы кутались, чтоб не выходили в дурную погоду, осторож­ность во всем наблюдали бы, — а вы, ангельчик мой, меня и не слушаетесь. Ах, голубчик мой, ну, словно вы дитя какое-нибудь! Ведь вы слабенькие, как соломинка слабенькие, это я знаю. Чуть ветерочек какой, так уж вы и хвораете. Так, остерегаться нужно, самой о себе стараться, опасностей избегать и друзей своих в горе и в уныние не вводить.

Изъявляете желание, маточка, в подробности узнать о моем житье-бытье и обо всем меня окружающем. С радостию спешу исполнить ваше желание, родная моя. Начну сначала, маточка: больше порядку будет. Во-первых, в доме у нас, на чистом входе, лестницы весьма посредственные; особливо парадная — чистая, светлая, широкая, все чугун да красное дерево. Зато уж про чер­ную и не спрашивайте: винтовая, сырая, грязная, ступеньки по­ломаны, и стены такие жирные, что рука прилипает, когда на них опираешься. На каждой площадке стоят сундуки, стулья и шкафы поломанные, ветошки развешаны, окна повыбиты; лоханки стоят со всякой нечистью, с грязью, с сором, с яичною скорлупою да с рыбьими пузырями; запах дурной... одним словом, нехорошо.

Я уже описывал вам расположение комнат; оно, нечего ска­зать. удобно, это правда, но как-то в них душно, то есть не то чтобы оно пахло дурно, а так, если можно выразиться, немного гнилой, остро-услащенный запах какой-то. На первый раз впечатлепие невыгодное, но это все ничего; стоит только минуты две побыть у нас, так и пройдет, и не почувствуешь, как все пройдет, потому что и сам как-то дурно пропахнешь, и платье пропахнет, и руки про­пахнут, и все пропахнет, — ну, и привыкнешь. У нас чижики так и мрут. Мичман уж пятого покупает, — не живут в нашем возду­хе, да и только. Кухня у нас большая, обширная, светлая. Правда, по утрам чадно немного, когда рыбу или говядину жарят, да и на­льют и намочат везде, зато уж вечером рай. В кухне у нас на верев­ках всегда белье висит старое; а так как моя комната недалеко, то есть почти примыкает к кухне, то запах от белья меня беспокоит немного; но ничего: поживешь и попривыкнешь.

С самого раннего утра, Варенька, у нас возня начинается, вста­ют, ходят, стучат, — это поднимаются все, кому надо, кто в службе или так, сам по себе; все пить чай начинают. Самовары у нас хо­зяйские, большею частию, мало их, ну так мы все очередь держим; а кто попадет не в очередь со своим чайником, так сейчас тому го­лову вымоют. Вот я было попал в первый раз, да... впрочем, что же писать! 'I ут-то я со всеми и познакомился. С мичманом с первым познакомился; откровенный такой, все мне рассказал: про батюш­ку, про матушку, про сестрицу, что за тульским заседателем, и про город Кронштадт. Обещал мне во всем покровительствовать и тут же меня к себе на чаи пригласил. Отыскал я его в той самой комна­те, где у нас обыкновенно в карты играют. Там мне дали чаю и не­пременно хотели, чтоб я в азартную игру с ними играл. Смеялись ли они, нет ли надо мною, не знаю; только сами они всю ночь на­пролет проиграли, и когда я вошел, так тоже играли. Мел, карты, дым такой ходил по всей комнате, что глаза ело. Играть я не стал, и мне сейчас заметили, что я про философию говорю. Потом уж никто со мною и не говорил все время; да я, по правде, рад был тому. Не пойду к ним теперь; азарт у них, чистый азарт! Вот у чиновника по литературной части бывают также собрания по вечерам. Ну, у того хорошо, скромно, невинно и деликатно; все на тонкой ноге.

Ну, Варенька, замечу вам еще мимоходом, что прегадкая жен­щина наша хозяйка, к тому же сущая ведьма. Вы видели Терезу. Ну, что она такое на самом-то деле? Худая, как общипанный, чах­лый цыпленок. В доме и людей-то всего двое: Тереза да Фальдони, хозяйский слуга. Я не знаю, может быть, у него есть и другое ка­кое имя, только он и на это откликается; все его так зовут. Он ры­жий, чухна какая-то, кривой, курносый, грубиян: все с Терезой бранится, чуть не дерутся. Вообще сказать, жить мне здесь не так чтобы совсем было хорошо... Чтоб этак всем разом ночью заснуть и успокоиться — этого никогда не бывает. Уж вечно где-нибудь си­дят да играют, а иногда и такое делается, что зазорно рассказы­вать. Теперь уж я все-таки пообвык, а вот удивляюсь, как в таком содоме семейные люди уживаются. Целая семья бедняков каких- то у нашей хозяйки комнату нанимает, только не рядом с другими нумерами, а по другую сторону, в углу, отдельно. Люди смирные! Об них никто ничего и не слышит. Живут они в одной комнатке, огородились в ней перегородкою. Он какой-то чиновник без места, из службы лет семь тому исключенный за что-то. Фамилья его Горшков; такой седенький, маленький; ходит в таком засаленном, в таком истертом платье, что больно смотреть; куда хуже моего! Жалкий, хилый такой (встречаемся мы с ним иногда в коридоре); коленки у него дрожат, руки дрожат, голова дрожит, уж от болез­ни, что ли, какой, бог его знает; робкий, боится всех, ходит сторо­ночкой; уж я застенчив подчас, а этот еще хуже. Семейства у него жена и трое детей. Старший, мальчик, весь в отца, тоже такой чах­лый. Жена была когда-то собою весьма недурна, и теперь заметно;

ходит, бедная, в таком жалком отребье. Они, я слышал, задол­жали хозяйке: она с ними что-то не слишком ласкова. Слышал тоже, что у самого-то Горшкова неприятности есть какие-то, по которым он и места лишился... процесс не процесс, под судом не под судом, под следствием каким-то, что ли — уж истинно не могу вам сказать. Бедны-то они, бедны Господи, бог мой! Всегда у них в комнате тихо и смирно, словно и не живет никто. Даже детей не слышно. И не бывает этого, чтобы когда-нибудь порезвились, по­играли дети, а уж это худой знак. Как-то мне раз, вечером, случи­лось мимо их дверей пройти; на ту пору в доме стало что-то не по- обычному тихо; слышу всхлипывание, потом шепот, потом опять всхлипывание, точно как будто плачут, да так тихо, так жалко, что у меня все сердце надорвалось, и потом всю ночь мысль об этих бедняках меня не покидала, так что и заснуть не удалось хо­рошенько.

Ну, прощайте, дружочек бесценный мой, Варенька! Описал я вам все. как умел. Сегодня я весь день все только об вас и думаю. У меня за вас, родная моя, все сердце изныло. Ведь вот, душечка моя, я вот знаю, что у вас теплого салопа нет. Уж эти мне петербургские весны, ветры да дождички со снежочком, — уж это смерть моя, Варенька! Такое благорастворение воздухов, что убереги меня, Господи! Не взыщите, душечка, на писании: слогу нет, Варенька, слогу нет никакого. Хоть бы какой-нибудь был! Пишу, что на ум взбредет, так, чтобы вас только поразвеселить чем-нибудь. Ведь вот если б я учился как-нибудь, дело другое; а то ведь как я учил­ся? даже и не на медные деньги. Ваш всегдашний и верный друг Макар Девушкин.

---

I. Почему Макара Девушкина можно назвать "маленьким человеком”?

2.     Докажите, что Достоевский своим произволением продолжает традиции Пушкина и Гоголя.

3.     Подумайте, почему Макар Девушкин не приемлет финал повести Н. В. Гоголя "Шинель”.

4. Чем похожи Акакий Акакиевич Башмачкин и Макар Алексеевич Де­вушкин?

5.     Что значит в жизни Девушкина Варенька Доброоелова?

6.     Прочитайте в полном тексте романа дневник Вареньки Доброселовой (после письма от 1 июня) и перескажите историю ее жизни.

7.     Подумайте, в чем и как перекликаются судьбы главных героев.

8.     Опишите жилье Макара Девушкина. Как Достоевский подчеркивает безвыходное положение своего героя?

9.     Каковы особенности композиции романа? Как, по-вашему, возможно ли иное построение произведении при таком изображении героев, как это сделал Достоевский?

10 Как доказать, что Достоевский — писатель-реалист? Подберите доказа­тельства и составьте план устного рассказа на тему "Достоевский и реа­листические традиции русской литературы XIX в.".

---

 1. В разделе рабочей тетради "Творческая индивидуальность писателей и • поэтов" определите, какой из 15 микротекстов взят из романа "Бедные

люди".

2.     Проверьте свое знание текста романа, ответив на вопросы литературной викторины в рабочей тетради.

3.     Напишите сочинение на тему "Макар Девушкин — "маленький чело­век".

4.     Сравните повесть Гоголя "Шинель" и роман Достоевского "Бедные люди”.